… осмысление своих собственных действий и их законов.
(I)Мадам де Монтескью.
Судьба удивительная вещь, и порой преподносит нам факты нашего существования, с которыми ещё несколько месяцев назад мы бы вряд ли смогли смириться. Но уже сейчас получаем от них демонстрируемое удовольствие и ищем в них биографические смыслы, чтобы впоследствии, листая пожелтевшие страницы старых дневников, тревожить себя неясными, отрывистыми образами прошлого, снедающими остатки отпущенного нам времени…
Это случилось в конце девяносто первого, начале девяносто второго годов. Я женился. Я поругался со своими друзьями. Мы расстались с нескрываемой враждебностью. Мы бросили учебу в институте и переехали жить из скупого на эмоции «столичного» севера в жаркую южную провинцию, променяв сырое студенческое общежитие на новую просторную квартиру родителей моей молодой жены, служивших геологами где-то между Чукоткой и Камчаткой.
Украина притягивает и завораживает своей домашней уютностью, бесшабашным богатством природы и воспеваемым гостеприимством. И начинает пугать своей лживостью, распущенностью и бессмысленной агрессивностью, когда проходит первое очарование от языческой скороговорки украинского слова. Впрочем, я тогда не догадывался, что разочаровывать – достоинство любой периферии. Будь то прячущийся за днепровскими лиманами Херсон или осыпающий гнилую штукатурку Ленинград.
В те дни я был великолепен. За полгода конкубинатной жизни я набрал свыше ста килограмм веса, и теперь только-только помещался в ванной нашей квартиры. Я держал дома черного кота, подобранного на улицах Ленинграда, при всяком удобном случае поминал Ницше и Достоевского, носил хайры, олдовые джинсы и феньку из кости тибетского яка, кичась перед окружающими своей нездешностью. Я пытался играть на бамбуковой флейте, приобретенной мной по случаю в букинистической лавке на углу Невского и Большой Морской, и сочинял неплохие, как мне казалось, песни, посвящаемые молодой жене.
В те дни Лёля действительно была достойна посвящаемых ей песен. За полгода конкубинатной жизни при росте сто семьдесят шесть она похудела до пятидесяти девяти, и теперь мы спокойно помещались вдвоем в ванной нашей квартиры. Она, убивая скуку, решала задачи по высшей алгебре, обладала плоским и упругим животиком и могла позволить себе трусики tanga. Она носила исключительно брючные костюмы из тонкого французского сукна на голое тело, наслаждаясь беспечностью собственной космополитности, и частыми молчаливыми и беспричинными недовольствами изводила до бессильной злобы своего молодого мужа.
В те дни у нас не было никаких часов, и мы ориентировались во времени примерно, с предельными допущениями в плюс или минус. Мы питались только мясом и беспрестанно, шумно и с выдумкой занимались любовью, ломая не используемую до этого мебель и пугая своего желтоглазого девственного кота. Мы требовали друг от друга телесных удовольствий, словно штамп в паспорте дал нам на это абсолютное право. Глубокой ночью уставшие, испытывающие отвращение друг к другу мы спускались на улицу. На неверных дрожащих ногах добирались до соседнего парка и пили водку. Одним махом опрокидывая рюмку, замирали, вглядываясь в малахитовый купол звездного неба Украины. Мы будто бы говорили вопросы и ответы на них, ища причины, объясняющие наш решительный переезд в этой край. Наше семейное существование, угловатое и несуразное как любовь подростков, проходило в невольном, но все-таки осознанном и принятом отказе от общения с внешним миром. Наш телевизор работал плохо, показывая один украинский канал. Наша новая магнитола по приезду в Херсон неожиданно сломалась. В этом городе у нас была только одна неведомого мне происхождения знакомая – Варвара К.. Блондинка, по-моему настоящая, зрелого возраста, всегда улыбчивая и приветливая, если разговор не касался её мужа. Она работала товароведом в книжном магазине и раз в неделю, может быть реже, приносила нам издания, которые тогда не принято было выставлять на прилавок. Мы жили, растворившись в мыслях о наших телах, и поэтому, покупая не задумываясь, ставили на полке «Маленького принца» и «Философию в будуаре» рядом с книгами Ричарда Баха и Алана Уотса. Пересчитав деньги, Варвара К. садилась вместе с нами пить чай и рассказывала о том, что происходило в городе.
В городе множились слухи: москали специально приезжают на Украину и скупают всю колбасу и сало. Не помогают даже купоны. Они свободно продавались на любом рынке и в купе с советскими рублями олицетворяли украинскую валюту. Ложь старшая сестра злобы – хотя еды в магазинах было достаточно, в народе росло негодование. Днем, пока ещё Лёля спала, мне удавалось выйти на расположенный поблизости рынок, чтобы купить мясо. Действительность, окропленная солнечным светом, провоцировала у меня симптомы болезни Рокатена. Не лучший диагноз, но, по-видимому, злость неразлучный друг пошлости – повсюду я видел плакаты, с которых на меня смотрели заплаканные синеглазые мальчик и девочка и протягивали ко мне свои ручонки, под ними алыми буквами билась в слюнявом припадке надпись:
