Николай РОДИОНОВ. Незримый порог
ДОЖДЛИВОЕ УТРО
Как мне важно внимание этого нового дня,
Что ещё только в самом начале, ещё поднимается только,
Но уже как-то странно глядит, грустно голову набок клоня,
Как-то странно глядит из окна, из воды,
из зеркал и ещё из каких-то осколков.
Как мозаику эту собрать, как мне целое в ней разглядеть,
Как узнать, что за день, из каких состоит он событий?
Что сегодня случится, узнать, что со мною случится и где?..
Нет, не надо: вдруг там – за драконом дракон!
А где меч? Чем я головы буду рубить им?
Почему же в лице и в наклоне твоей головы
Столько грусти? Ответь, день, поднявшийся тихо навстречу.
Ведь не ты – я живу здесь, на свете, жильцом угловым,
Знать не зная, какая судьба уготована мне
и успею ли я завершить этот день этой речью.
Ну скажи, что тебе не даёт улыбнуться в ответ,
Что мешает тебе этот час, это утро украсить улыбкой?
Может быть, ничего, просто так – настроения нет?
Или чувствуешь что-то вблизи, что ко мне подползло
незаметно рогатой улиткой?
Вот и здравствуйте! – слёзы мгновенно у нас потекли…
Вроде рано прощаться, ещё только раннее утро.
Кстати, день, дорогой, не впервой я тебя обнаружил таким
Безутешным, плаксивым, влюблённым
и черту под любовью своей подводящим как будто.
Но ведь это не так, я надеюсь, нам рано ещё
Подводить окончательно наши с тобою итоги.
Осуши свои слёзы, я тоже смахну их со щёк.
Вот и славно! И всё впереди – и пути и тревоги.
***
Бежит собака.
Снег летит к земле.
Собака что-то ищет под сугробом.
«Фольксваген» завывает.
Видно мне,
Как трудно его тронуть с места,
Чтобы
Потом легко,
Примеривая ритм
Каких-то новых радостных мелодий,
Скользить по трассе.
Кто-то говорит
Кому-то что-то. Может, о погоде.
Кто эти двое?
Лица их скучны.
Наверное, погода виновата:
Никак не могут вешние лучи
Проникнуть в город, сложенный из ваты.
Март на исходе.
На окне узор,
Мешавший обозрению, растаял.
Но – ветки голы,
Ветер – резок, зол.
А почему? Загадка не простая.
Что ж в небе галки мечутся?
Их крик
Ни радости, ни горечи не будит…
Два школьника,
Навстречу им – старик.
И снег в лицо.
И – то ли еще будет!
Согнулись, только вскидывают взгляд.
Но вспыхивают частые улыбки.
Такой уж это возраст:
Веселят
Порывы ветра.
Дети не привыкли
Ни к этим снежным вихрям,
Ни к ветвям,
Болтающим белесое пространство.
Все это – детство.
Что бывает там,
То в сердце утомившемся погасло.
И даже этот белый-белый снег
В глазах усталых – серый и надсадный,
Свалившийся на стонущий ковчег
Вдали от милой, солнечной Эллады,
За горизонтом скрывшейся давно.
Волнение в груди – не выше балла.
Когда бы я не выглянул в окно,
Собака – там, внизу – не пробежала,
«Фольксваген» не застрял или примерз
К своей необустроенной стоянке,
Не встал бы за окном немой вопрос
О прожитом,
О сбывшемся:
«А так ли?..»
Пустой вопрос.
Как тот сугроб, пустой.
Поэтому собака убежала.
Но за окном не затихает стон
И вой.
И вой,
Но не начать сначала.
Не убежать,
Не скрыться от судьбы.
Пустое не прервать препровожденье.
Сегодня снег, но завтра,
Может быть,
Начнется в этом мире возрожденье.
НЕ ПОЙМУ
Чтоб меня здесь увидали эти солнечные дали,
И живу, но кто кому тут больше нужен, не пойму.
Сколько было поколений! – отшумели, отстрадали,
Света белого хлебнули и теперь глотают тьму.
Эти солнечные дали что-то помнят, чем-то бредят,
Что-то, видно, им покоя и поныне не даёт.
В чём-то, может быть, нарушен непонятный дебет-кредит?
Где-то много народилось, ну а где-то недород?
Что мне эти их заботы о каком-то там балансе!
Мне-то солнечные дали для чего теперь нужны? —
Для того, чтобы надежды на потомков не угасли?
Что хоть это за надежды в мире злобы и вражды?!
Ничего не понимаю, хоть давно живу на свете
И пытаюсь, и пытаюсь, но, похоже, не пойму,
Почему мне так приятны дали солнечные эти.
И всерьёз подозреваю, что не мне лишь одному.
Любим солнечные дали, эту волю, эти краски,
Что живут для нас, не тратя жизнь свою на пустяки.
Потому они и вечны, их усилья не напрасны.
Как бы нам-то научиться жить с сознанием таким.
***
На побережье тишина,
Туман над озером, и даже
Ржа островная не видна.
– Эй, кто там есть еще, на барже?!
Я мог бы сам пойти, пешком,
На обжитой бурьяном остров,
Как этот рыболов с пешнёй,
Весьма, по следу судя, острой.
Взошел на лед, воткнул пешню
И, закурив, взглянул на солнце;
И – вновь шагов скрипучих шум
Пустыне белой достается.
За сто шагов не слышу и
Теряю силуэт в тумане.
А блёстки белой чешуи
Роняет ива. Кто же станет
В такое утро горевать
И сожалеть, что жил напрасно?
И если даже это – ад,
То ад – прекрасный.
Кремль – слева, справа – монастырь
Из белых невесомых кружев
Выглядывают в дивный мир
И непрестанно Богу служат.
Ему – сердечные хвалы
За истинное совершенство.
И ты, душа моя, храни
Сие блаженство.
***
Веселится поток очень грустных людей,
