Этот дом Рольфус выбрал неслучайно – главы богатых семейств обычно держат нос по ветру, и узнать, что происходит в королевстве, наверняка получится. Второй месяц Рольфус находился в бегах, сторонился любой тени, ночевал в подворотнях, питаясь отбросами, но ищеек со следа сбил. Однако в тайном сыске дурачки не служат, поэтому вести себя следовало осторожно.
Зимой осторожность обходилась дорого. Чихнув, Рольфус вытер нос мохнатой лапой и поморщился – грязная шерсть воняла. В этот момент дверь дома открылась, и на крыльце показалась служанка с ведром: юная, почти девчонка: обтрепанная одежда измазана сажей, на плечах старый шерстяной платок, на ногах растоптанные войлочные боты, которые подошли бы нищенке, а не работнице из уважаемого дома.
Кажется, промахнулся, понял Рольфус и хотел потихоньку уйти, но подвел проклятый насморк.
– Кто здесь? – вздрогнув от мощного чиха, воскликнула девчонка, тревожно озираясь. Рольфус замер, стараясь забиться поглубже в снег, но она оказалась глазастой – подскочила, выхватила из сугроба. – Котик! Потерялся? Да ты совсем замерз!
– Ну ясное дело, – буркнул Рольфус, – на улице-то не лето.
Взвизгнув, девчонка разжала руки, уронив его обратно в сугроб.
– Ты говорящий?! – на лице ее застыл страх.
– Ну да, – Рольфус хотел сбежать, но лапы совсем заледенели и слушаться отказались.
– А-а… разве такое бывает?
– Ну я ж с тобою сейчас разговариваю. Значит, бывает, – Рольфус хотел пожать плечами, но сделать это в кошачьем обличье не получилось. Вместо этого он снова оглушительно чихнул.
– Простыл, маленький, – жалостливо вздохнула девчонка и обернулась, посмотрев на дверь.
«Ну их, эти новости, – подумал Рольфус, – как бы совсем не окочуриться».
– Может, пустишь погреться? – спросил он.
Девчонка подняла бровки домиком, вид ее сделался совсем жалкий.
– Не могу, котик, меня мачеха поколотит, если узнает, что я тебя пустила.
– А ты хозяину дома пожалуйся. Чего это какая-то работница руку на тебя поднимает?
– Хозяину дома? – девчонка растерялась. – Ой, да без толку, папенька считает, что я на нее наговариваю.
– Да при чем тут па… Так, погоди, – Рольфус опешил, – ты что, дочь хозяина дома?
– Ну да. Меня Гертруда зовут, хотя все называют Золушкой, а ты кто будешь?
– Кот. Просто кот. И если ты меня в дом не пустишь, стану котом, умершим от холода. По твоей вине, между прочим. Буду по ночам к тебе являться и мучить, слезами горючими поливая. Вот увидишь!
– Ох, котик, не умирай, не надо! – достав его из сугроба, девчонка сдернула с плеч платок и, закутав, осталась в одном платье. – Сейчас, потерпи, миленький, я свиньям корм задам и домой тебя унесу, в тепло.
Рольфуса кольнула совесть, но совсем чуть-чуть, с совестью он давно научился договариваться.
В свинарнике оказалось убрано, это обнадеживало – если в доме столько работников, что даже свинарник в порядке держат, значит план может сработать.
Вылив болтушку в корыто, девчонка поспешила в дом. И вот там, на кухне, Рольфуса снова одолело сомнение – что же это за семейство такое, если дочка главы дома ютится в углу между вязанками дров и мешками с картошкой. На старом сундуке лежала тоненькая подстилка с подушкой и страшненькое колючее одеяло.
– Ты что, здесь спишь? – все еще надеясь, что ошибся, спросил Рольфус.
– Ну да. Я же все время тут, на кухне. И бегать никуда не надо. Удобно, – ответила девчонка, пряча взгляд.
– А папаша не против?
Девчонка пожала плечами, по-прежнему стараясь не смотреть в глаза, и Рольфус сдался, решив не мучить ее расспросами.
– Ой, ты ж, наверное, голодный. Давай, я тебе молочка налью.
– Лучше мяса.
Золушка вздохнула.
– Мяса не осталось. Есть только кусочек колбаски с ужина, сестры не доели, – она открыла шкаф и достала сверток, в котором обнаружились обломок полосатого карамельного леденца, надкусанный крендель с глазурью и вышеупомянутый кусочек колбасы, сырокопченой, с хвостиком. – Вот, возьми, – она протянула ему сразу всю заначку.
Рольфус съел колбасу исключительно из вежливости – не отказывать же бедняжке. «М-да, – подумал он, разглядывая тонкие, словно прутики, пальцы, худую шейку, торчащую из ворота платья, – держат бедняжку в черном теле. Хотел бы я посмотреть на этих извергов».
Возможность такая представилась очень быстро – из коридора донесся топот, словно на кухню мчалось стадо буйволов, и вскоре в дверях возникла монументальная бабища с губами-варениками и крошечными злыми глазками на круглом как блин лице.
– Золушка! – рявкнула тетка. – Где тебя носит, лентяйка? Кровати не расправлены, перины не взбиты, а она сидит, прохлаждается. Живо за рабо… А это что такое?! – палец-сосиска нацелился прямо на Рольфуса. Кто разрешал тебе…
– Маменька, я…
– Вон блохастого! Вышвырни, живо! – ручища, здоровенная, словно весло, развернулась, указывая на дверь.
Возвращаться на улицу Рольфус не собирался, вот только магия подчинения в кошачьем обличье работать отказывалась, поэтому конспирацию пришлось нарушить.
– Молчать! – произнес он, снова став человеком. Активировал заклинание, и тетка застыла, не успев выпалить рвущиеся с языка ругательства. Полное подчинение, отключение воли, покой, умиротворение, желание служить… Пожалуй, хватит, решил он, видя, как исчезли багровые пятна гнева с пухлых щек, а взгляд из яростного превратился в спокойный. – Сейчас ты уйдешь отсюда, расправишь кровать себе и всем, кому надо, и ляжешь спать. А утром придешь сюда за новыми поручениями. Иди.
