Этот дом Рольфус выбрал неслучайно — главы богатых семейств обычно держат нос по ветру, и узнать, что происходит в королевстве, наверняка получится. Второй месяц Рольфус находился в бегах, сторонился любой тени, ночевал в подворотнях, питаясь отбросами, но ищеек со следа сбил. Однако в тайном сыске дурачки не служат, поэтому вести себя следовало осторожно.
Зимой осторожность обходилась дорого. Чихнув, Рольфус вытер нос мохнатой лапой и поморщился — грязная шерсть воняла. В этот момент дверь дома открылась, и на крыльце показалась служанка с ведром: юная, почти девчонка: обтрепанная одежда измазана сажей, на плечах старый шерстяной платок, на ногах растоптанные войлочные боты, которые подошли бы нищенке, а не работнице из уважаемого дома.
Кажется, промахнулся, понял Рольфус и хотел потихоньку уйти, но подвел проклятый насморк.
— Кто здесь? — вздрогнув от мощного чиха, воскликнула девчонка, тревожно озираясь. Рольфус замер, стараясь забиться поглубже в снег, но она оказалась глазастой — подскочила, выхватила из сугроба. — Котик! Потерялся? Да ты совсем замерз!
— Ну ясное дело, — буркнул Рольфус, — на улице-то не лето.
Взвизгнув, девчонка разжала руки, уронив его обратно в сугроб.
— Ты говорящий?! — на лице ее застыл страх.
— Ну да, — Рольфус хотел сбежать, но лапы совсем заледенели и слушаться отказались.
— А-а… разве такое бывает?
— Ну я ж с тобою сейчас разговариваю. Значит, бывает, — Рольфус хотел пожать плечами, но сделать это в кошачьем обличье не получилось. Вместо этого он снова оглушительно чихнул.
— Простыл, маленький, — жалостливо вздохнула девчонка и обернулась, посмотрев на дверь.
«Ну их, эти новости, — подумал Рольфус, — как бы совсем не окочуриться».
— Может, пустишь погреться? — спросил он.
Девчонка подняла бровки домиком, вид ее сделался совсем жалкий.
— Не могу, котик, меня мачеха поколотит, если узнает, что я тебя пустила.
— А ты хозяину дома пожалуйся. Чего это какая-то работница руку на тебя поднимает?
— Хозяину дома? — девчонка растерялась. — Ой, да без толку, папенька считает, что я на нее наговариваю.
— Да при чем тут па… Так, погоди, — Рольфус опешил, — ты что, дочь хозяина дома?
— Ну да. Меня Гертруда зовут, хотя все называют Золушкой, а ты кто будешь?
— Кот. Просто кот. И если ты меня в дом не пустишь, стану котом, умершим от холода. По твоей вине, между прочим. Буду по ночам к тебе являться и мучить, слезами горючими поливая. Вот увидишь!
— Ох, котик, не умирай, не надо! — достав его из сугроба, девчонка сдернула с плеч платок и, закутав, осталась в одном платье. — Сейчас, потерпи, миленький, я свиньям корм задам и домой тебя унесу, в тепло.
Рольфуса кольнула совесть, но совсем чуть-чуть, с совестью он давно научился договариваться.
В свинарнике оказалось убрано, это обнадеживало — если в доме столько работников, что даже свинарник в порядке держат, значит план может сработать.
Вылив болтушку в корыто, девчонка поспешила в дом. И вот там, на кухне, Рольфуса снова одолело сомнение — что же это за семейство такое, если дочка главы дома ютится в углу между вязанками дров и мешками с картошкой. На старом сундуке лежала тоненькая подстилка с подушкой и страшненькое колючее одеяло.
— Ты что, здесь спишь? — все еще надеясь, что ошибся, спросил Рольфус.
— Ну да. Я же все время тут, на кухне. И бегать никуда не надо. Удобно, — ответила девчонка, пряча взгляд.
— А папаша не против?
Девчонка пожала плечами, по-прежнему стараясь не смотреть в глаза, и Рольфус сдался, решив не мучить ее расспросами.
— Ой, ты ж, наверное, голодный. Давай, я тебе молочка налью.
— Лучше мяса.
Золушка вздохнула.
— Мяса не осталось. Есть только кусочек колбаски с ужина, сестры не доели, — она открыла шкаф и достала сверток, в котором обнаружились обломок полосатого карамельного леденца, надкусанный крендель с глазурью и вышеупомянутый кусочек колбасы, сырокопченой, с хвостиком. — Вот, возьми, — она протянула ему сразу всю заначку.
Рольфус съел колбасу исключительно из вежливости — не отказывать же бедняжке. «М-да, — подумал он, разглядывая тонкие, словно прутики, пальцы, худую шейку, торчащую из ворота платья, — держат бедняжку в черном теле. Хотел бы я посмотреть на этих извергов».
Возможность такая представилась очень быстро — из коридора донесся топот, словно на кухню мчалось стадо буйволов, и вскоре в дверях возникла монументальная бабища с губами-варениками и крошечными злыми глазками на круглом как блин лице.
— Золушка! — рявкнула тетка. — Где тебя носит, лентяйка? Кровати не расправлены, перины не взбиты, а она сидит, прохлаждается. Живо за рабо… А это что такое?! — палец-сосиска нацелился прямо на Рольфуса. Кто разрешал тебе…
— Маменька, я…
— Вон блохастого! Вышвырни, живо! — ручища, здоровенная, словно весло, развернулась, указывая на дверь.
