Танько И.М.
«Иван Грозный».
Я прошу о силе воздержания и меры,
чтобы я по жизни не порхал и не скользил,
а разумно планировал течение дня,
мог бы видеть вершины и дали,
и хоть иногда находил бы время
для наслаждения искусством. (Из молитвы.)
1.
Год 1961. Март месяц. Идет утренняя планерка в «Сулукольском». Танько, в присущей ему жесткой немногословной манере, ведет планерку – где был, что видел, что понравилось, что необходимо срочно поправить. Спецы, кто внимательно слушает, кто вносит замечания в записную книжку, – обычная рядовая планерка.
Вдруг входная дверь кабинета потихоньку открывается и медленно, стараясь быть незамеченным, входит старичок в телогрейке, шапке-ушанке кое-как сидящей на лохматой шевелюре, в валенках.
Видя все это, Танько строгим взглядом косит в сторону постороннего, но разговор не прерывает.
Также экспрессивно и стремительно проводит опрос спецов и, выслушав их вопросы, предложения и пожелания завершает планерку.
И вновь, со строгим любопытством в глазах: – «Ну, отец, а ты с чем пришел?»
Посетитель молча встал, подошел к столу, снял шапку, подсел к приставному столику и поднял глаза на Танько.
«Силен, однако! Слов мало, ума много! Так им и надо, – побольше скипидарчику с утра, чтоб до вечера хватило! Молодец, умеешь задачи ставить! Да и контролируешь жестко».
И.М. сдвинул брови: – «Ты что ж, уму-разуму меня учить пришел?».
«А если и так!».
«Да кто же ты будешь, и зачем пришел?». Иван Михайлович начинает «закипать».
«Так ты меня и вправду не знаешь? Да сосед я твой с юго-западного бока. Аль не знаешь?».
Танько резко вскочил. Воздушной волной всколыхнуло бумаги на столе.
«Ты что, отец, чудить пришел или по делу?».
«Так ты и в самом деле меня не признал?! Да Иван я, Иван Стрижаченко, сосед твой диевский!»
Отбросив стул, И.М. быстро обошел угол стола.
«Иван Аврамович? Иван Аврамович Стрижаченко?».
«Да, я тот самый Стрижаченко или «Иван Лохматый», – так меня мужики мои окрестили», – и он пятерней вспушил свои не меру лохматые волосы.
«А ты, я вижу, суров и горяч, ну чисто Иван, Иван Грозный» и он, рассмеявшись, упал в объятия своего молодого коллеги.
2.
После Халиуллина, а он скончался в марте 1955 года, 49 лет от рода, были разные руководители.
«Потом были всякие, потом были разные, но не было с ними так хорошо», – напишет поэт.
После смерти Халиуллина А.Х. народ трудно воспринимал каждого нового руководителя: то слишком грубые, то мягкотелые, то хамоватые, то бестолковые. Трудно угодить людям, прожившим большую часть своей жизни с одним руководителем: добрым, требовательным, деликатным, умным. Да, что там говорить, любили сулукольцы его, каждый по-своему, как могли. Но за своего директора они, не задумываясь, бросились бы и в огонь, и в воду. Ценили его житейскую мудрость….
1 марта 1961 года директором «Сулукольского» назначен Танько Иван Михайлович.
Крутой нрав, человек жесткий, властный, целеустремленный. Тверд, суров, молчалив, – именно таким он казался сулукольцам в первые дни.
Профессионал. За год наладил расшатанную донельзя дисциплину в коллективе – жесткий спрос с рабочих, специалистов за вверенные участки, контроль за исполнением своих поручений, внезапные проверки цехов, отделений, строжайший спрос со всех, без исключения, за исполнение своих приказов.
В первые дни работы, Танько, видя, что народ поотвык от дисциплины, теряет смысл работы в коллективе – где непонятно что нужно начальству, где вместо доброго слова грубый окрик, где не контролируется выполнение поручений, игнорируются указания начальников, – начал «закручивать гайки».
Утренние планерки. Начало в 6-00. Опоздал на минуту, все, стой за дверью, а после планерки к директору «на ковер». А язык у директора, что камень наждачный, так «прошливует» твою нерадивую совесть, что, выходя из кабинета, многие признавались: «Да, лучше бы он меня матом трехэтажным обложил или в морду дал, чем вот так, как мальчишку уму-разуму учил. Кислота, не язык! Да слова-то, какие находит!».
Кто-то сносил директорскую головомойку, кому-то она как кость в горле. И началось сведение счетов – то бутылку в окно бросят, то туалет уличный подожгут, то письмо с угрозами подбросят…. Войну объявили….
А он работал. Он не был злопамятным. Да и мечтателем не был, он был человеком действия.
И Мудрый Правитель разделяет его позицию:
«Да, бывало в моей жизни: я и гневался, и горевал, и ненавидел, и жаждал мести….
Из-за чего мне жаловаться на людей? С этой зарей я получил их такими, каковы они есть. Да, есть среди них задумавшие преступления, вынашивающие измену, оттачивающие ложь, но есть и другие, тратящие себя на труды, сострадание, справедливость. И, когда же, я, украшая мою землю, отброшу и камень, и колючку, но без ненависти и к тому, и к другой, чувствуя только одно – любовь».
Вставал раньше всех в селе (в узком кругу единомышленников признавался):
«Не могу я, чтобы кто-то раньше меня вставал. Я же должен до утренней планерки сам посмотреть-проверить основные объекты, как смена ночная прошла, чем охрана занимается, что в селе творится…. Да и стыдно мне, если какая-нибудь хозяйка раньше меня просыпается коровку свою подоить. Я, директор, и на мне ответственность за весь мой большой дом».
