«Котик, жду в раздевалке. Поторопись, а то начну без тебя». Медленно прикрываю дверь и плавно отпускаю ручку, чтобы избежать громкого щелчка. Хочу застать Снежану врасплох. Сам не знаю, на кой чёрт мне это нужно. Но в последнее время близость с ней перестаёт раздавать какие-либо ништяки, помимо физической разрядки. Понимаю, что и переполошенный вид никак не изменит очевидное - пора менять подружку. У этой закончился срок годности. Не возбуждает, не притягивает, скорее бесит. Но всё равно продолжаю неслышно ступать по резиновому покрытию. Тупо нужна разрядка. Сейчас и ни минутой позже. Хочу напугать куклу. Может хотя бы так удастся лицезреть на её наштукатуренной физиономии какую-то гримасу, помимо сложенных уточкой губ и широко распахнутых глаз. Выруливаю из-за угла шкафчика и натыкаюсь на полнейшую пустоту. В раздевалке - никого. Только горка вещей на лавке. Из приоткрытой двери доносится звук льющейся воды и тихое мурчание. Хм, Снежа решила подготовиться, пока меня ждала? Интересно. В душевой, кстати, мы ещё не пробовали. Странно, почему мне самому не пришла в голову эта идея. Быстро сбрасываю всю одежду и захожу в комнату тайных мечтаний всех сопляков нашего универа - женскую душевую. Ступни касаются прохладного кафеля. И это ощущение резко контрастирует с тем, что доводится испытывать телу от касания к коже горячего, влажного воздуха. Не знал, что кукла любит мыться в кипятке, судя по обильным клубам пара, валящим из дальнего отсека. Тело напрягает и, ожидаемо, приходит в полную боевую готовность. Приподнимаю плечи и разминаю шею. Разрядка нужна позарез! Колчин - псина бешеная, не просто загонял, а раскатал команду по полю асфальтоукладочным катком своего мерзкого настроения. Вусмерть. Столько матов из его чёрной пасти не вылетало, наверно, никогда. Жена давать перестала или кризис среднего возраста шарахнул по мозгам, фиг поймёшь. Но злости и дури во мне сейчас кипит столько, что бомбануть может в любую секунду. Подхожу к отсеку, в котором льётся вода, и в унисон ей журчит мелодичный голос. Не успеваю заглянуть внутрь, пение резко обрывается. А когда делаю ещё один шаг, всего, от пяток до макушки, прошибает жаркой волной возбуждения. Стоя задом ко мне, Снежа нагнулась и копошится в густых облаках пара, стелящихся по полу. Хотя, что я несу. Каким задом. Два спелых персика с пикантными впадинками у основания, никак не назовёшь задницей. Это произведение изобразительного искусства, которое я собираюсь прямо сейчас как следует заценить. Рассекаю горячие потоки воздуха, притормаживаю в нескольких сантиметрах от Снежы. Любуюсь аккуратными складочками в разрезе бёдер. Чёрт, никогда так не заводился при виде куклы. То ли не замечал, какая манящая, молочная у неё кожа. Распаренная и порозовевшая, она кажется намного более нежной и упругой, чем о том говорят мои тактильные воспоминания. Сердце по неизвестной причине срывается на сумасшедший бег. Будто я продолжаю наяривать круги по полю, а не тупо пялюсь на осточертевшую тёлку. Чёрт, в этом я уже не уверен. Предохранители сносит, будь здоров. Тянусь к упругой попке, но в ту же секунду Снежа выпрямляется, поворачивается ко мне лицом, сжимая в ладони мыло. И громко, протяжно охает. Не уверен, чего больше в этом выдохе - возбуждения или удивления. Но уверен на сто процентов, что это не Снежана. А мать её, задротная ботаничка, дотошная моль, у которой в гардеробе помимо старушечьих шмоток, ни одной нормальной вещи нет. Видимо, одежду, не пропитанную нафталином, это насекомое попросту с аппетитом поглощает. А огромные очки в черепаховой оправе делают её похожей на удивлëнную сову. Похабно скалюсь, представляя, как должна быть шокирована эта цитадель непорочности и целкости при виде моего радара. Но улыбка моментально сползает с рожи, когда мыло выпрыгивает из рук моли и прилетает прямо в переносицу. А стерва выдаёт такой ультразвук, что едва барабанные перепонки не лопаются. Стремительным выпадом подаюсь вперёд, зажимаю ботаничке рот и вжимаю своим телом в стену. Глаза моли начинают безостановочно расширяться. В какой-то момент даже переживаю за их целостность. Но достигнув критического размера, глазюки, наконец, застывают в колдовском оцепенении. Какие они охеренные и огромные без этих отстойных окуляров. Тёмно-синие радужки, кажется, вместили в себя целые галактики. И конкретно в эту секунду в них происходят вспышки сверхновых. Подвисаю, любуясь завораживающей красотой. А моль что-то бормочет в мою ладонь и впивается ногтями в плечи. Ауф, детка, если твоей целью было завести меня ещё сильней, то ты её достигла. Толкаюсь бёдрами в тёплое, мягкое тело и наблюдаю, как увеличивается яркость огненного облака в синем мареве радужек. Наклоняюсь к виску и, как зачумлённый, судорожно вдыхаю спасительный воздух, напитанный её сладким персиковым ароматом. Не знаю, что за херня происходит с мозгом, но тот явно временно отсутствует. Неспеша веду языком по вкусной, фруктовой коже от виска к овалу лица и засасываю мягкую мочку. Моль издаёт придушенный стон, от которого по телу расходятся пронизывающие токи. А низ живота морским узлом скручивает от возбуждения. Но остатки разумной жизни в недрах черепной коробки всё же имеются. Вглядываюсь в звёздные скопления сумрачных галактик и сдавленно шепчу: - Не ори, поняла? Я убираю руку, ты молчишь. Особо не надеюсь на понятливость ботанички, но ладонь с опаской убираю. Молчит, шумно тянет воздух. С интересом веду взгляд ниже и залипаю на сочных, округлых полушариях с напряжёнными вершинками. На левой ближе к грудной клетке подмечаю небольшую, коричневую родинку. М, милота. Как Нике удавалось столько времени прятать ото всех свою бомбическую внешность? Космические глаза, улётная грудь, упругая попка. А губы. Видя такие, невозможно сохранять адекватность. С жадностью изголодавшейся твари набрасываюсь на приоткрытые, блестящие губы. Впускает. Послушно разжимает зубы и принимает мой язык. Мозг конкретно кренится, как Пизанская башня под действием земного притяжения. Только таким притяжением для меня выступает зашуганная ботаничка. Да кто вообще поверит в этот бред! Но в то же время продолжаю полоумно засасывать, зализывать и кусать охрененно сладкие губы. Сжимать сочные ягодицы. И из последних сил держусь, чтобы не устроить ей показательную эякуляцию. В скобках - экзекуцию. Финиш, Марк! Просто финиш. Внезапно Молёва пихает меня в грудь. И скорее от неожиданности, чем от силы давления её хилых рук, прерываю поцелуй и подаюсь назад. Сверхновые затухают, но термоядерный синтез продолжает бомбить наши тела, которые дрожат и откровенно резонируют. - Отпусти, - шепчет еле слышно. Давит ладонями в грудные мышцы. - Нет, - обрубаю жёстко. - От меня ни одна моль не улетала, не помяв крылышки. Ты - не исключение. - Да пошёл ты! Чёртов извращенец! - стучит кулаками в грудь. Изворачивается, пытаясь выбраться из захвата. - Пусти сказала, урод! Ох, малышка дерзит. Это что-то новенькое. Не ожидал подобных реакций от чахлой моли, но тем беспощадней разгорается внутренний пожар. Тем свирепей раздирает когтями похоть. - Урод? - обхватываю гибкую талию и прижимаю к прессу. Молёва извивается и пытается сбежать. Но вместо этого валимся оба на скользкий пол, и Вероника оказывается повёрнутой спиной ко мне. Подхватываю, жёстко сжимаю. Уф, так даже лучше! Сгребаю полушария ладонями и щипаю за соски, выдавливая из моли сладостный выдох. Веду пальцем по ложбинке от поясницы к ягодицам. Ниже, между мягкими полушариями и добираюсь до мокрых, раскрывшихся складок. - Урод? - повторяю мягче, потому что и сам дрожу, как цепной пёс, дорвавшийся до свободы. - Может ещё скажешь, что не ты течёшь, как воды Ниагарского водопада? Очередной рывок и провальная попытка высвободиться из стального капкана моих рук. Замираем, тяжело дышим. Сердечный мотор долбит в рёбра, глухо чавкает перетруженными клапанами. Из последних сил держу внутреннего монстра под контролем. Успокойся. Возьми себя в руки. Это всего лишь жалкая, никчемная моль. На таких, как она, у тебя никогда и не встал бы. Мозг, передай это бортовому радару, нацеленному на Веронику! Разъярённо рычу, вдавливая пальцы в шёлковую кожу, и слышу противный голос Снежаны, доносящийся из раздевалки: - Котик, ты где?
