Пропустив по залу суетливый шепот, толпа затихла, впуская тишину. Лучи зимнего солнца, выходящие из высоченных окон, мягко осветили висящие на стенах живописные иконы, от чего те, милосердно улыбаясь, поприветствовали судьбоносный рассвет. Резное убранство, ранее покрытое пылью, радостно поблескивало желтыми бликами. В стоящих по углам кандилах плавились недавно зажженные тоненькие свечи. В воздухе стоял аромат пряных благовоний и морозной свежести. По длинному ковру, что тянулся от входа до ветхого алтаря, гуляла орава солнечных зайчиков. Высокие двери распахнулись, вороша сквозняком пушистые пылинки. Стоящие в толпе склонили головы и в зал вошел мужчина средних лет, волоча за собой подол белого одеяния. Ступая босыми ногами по красному ворсу, он уверенно двигался вперед, к алтарю. Деревянный пол отвечал ему легким поскрипыванием, разрушая наведенную тишь. Оказавшись у алтаря, мужчина взошел на возвышенность и повернулся к толпе. За его спиной, над окном, висел могучий крест, а прямо перед ним, сдерживая воду, стояла позолоченная чаша.
– Мирослав, – он позвал стоящего слева мужчину, – можем начинать.
Кивнув, Мирослав поднес ему белую подушку, на которой лежал небольшой нагрудный крест. Не спеша накинув на шею тонкую веревку, мужчина прислонил крестик к груди и навис над чашей. Повторив этот жест, толпа запела, хором вынося тянущиеся эхом гласные.
Выпрямившись, мужчина громогласно произнес:
– Я, Димитрий Граалев, сын Михаила Граалева, принимаю пост Высшего ангела и обещаю служить верой и правдой Господу Богу, обществу земных ангелов и человечеству!
Окунув ладони в чашу, Граалев омыл лицо водой и вновь поднялся, продолжая речь:
– Я, Димитрий Граалев, обещаю быть благосклонным и мудрым, заботливым и справедливым, верным идее и самому себе!
Тень, что находилась за его спиной, стала возрастать и деформироваться. Из ее лопаток, медленно и осторожно, вытягивались широкие, обитые фактурой перьев крылья.
– Я, Димитрий Граалев, обещаю нести благодать и заботиться о людях наших, об ангелах земных! Обещаю соблюдать равновесие во имя света и мира земного, во имя любви и Господа Бога!
Граалев прикрыл глаза и его тень расправила крылья, окрашивая мраком близлежащие стены.
– Да здравствует Высший ангел земного общества! – громыхнула толпа, склоняясь в поклоне.
Мягко улыбнувшись, Граалев распахнул светящиеся белым светом очи.
– Свет Вам, ангелы! – крикнул он, сжимая крест.
– Да здравствует Высший ангел земного общества! – продолжала голосить толпа.
Покидая алтарь, Граалев осторожно сошел вниз и мягкой поступью двинулся вперед. Слушая слова напутствия, он пожимал руку каждому присутствующему в зале ангелу. Кто-то с нежностью и трепетом целовал его ладонь, а кто-то, затерявшись в толпе, выкрикивал благие речи и поливал того святой водой. Только робкий паренек, стоящий в самом конце, не решался поднять давно опущенную голову. Заметив перед собой Граалева, он неуверенно прислонился губами к его пальцам и тихо-тихо произнес:
– Свет Вам, Высший ангел…
Граалев одобрительно кивнул и прошел к двери, покидая священное помещение. Крылатая тень, следующая за ним, свернула перья и исчезла, вновь давая солнцу заполнить стены теплым освещением.
– Приближенные ангелы, прошу Вас проследовать в центральный холл штаба! – встав в центр, крикнул Мирослав. – Рядовые ангелы, незамедлительно вернитесь к своим обязанностям! Свет Вам!
С оживленным лепетом толпа медленно рассасывалась, покидая нагретый дыханием зал. Потушив огоньки практически догоревших свечей, Мирослав оглядел помещение и приблизился к стоящему в углу парню.
– Рядовой, тебе нужно вернуться к своим обязанностям, – твердо сказал он.
С тоской проведя рукой по висящей на стене иконе, парень понимающе кивнул и покинул зал. Прищурившись, Мирослав последовал за ним, со скрипом закрывая деревянные двери.
Зал остался стоять в одиночестве. Тяжелые от снега облака закрыли солнце и иконы повседневно приуныли, окунаясь в серую меланхолию законченного торжества. После чудного события, день снова приобрел обыденные краски. Но, одна вещь все же сделала его особенным. Невозвратное, несущее в мир удивительные изменения действо уже проникало в разум одного из многих храбрецов. Хотя, некоторые бы назвали его безумцем, нежели храбрецом. Впрочем, это его ничуть не пугало и он, без капли сомнения, уже раздувал появившийся под сердцем костер.
