Меня зовут Лёва, я из Москвы, я школьник. Это по английскому задание, написать по образцу. Считается самым важным именно это: кто ты, откуда… Хотя на самом деле важно именно то, что я Лёва. Именно этот набор звуков обозначает меня. Вот это сочетание звуковых волн: мягкое «ль», твёрдое «в»… Хотя «в» никогда не бывает таким уж твёрдым. Звуки мягкие, а имя суровое: «Лев». Если бы у меня было другое имя, я был бы другим. Может быть, не таким странным.
То есть странный не я, а люди вокруг. Но их большинство; так что приходится играть по их правилам.
Смотрите сами: если в моём классе всего два человека пишут без ошибок, ставят запятые в правильных местах… это значит, мы с Соней ненормальные или все остальные?
Или на математике сегодня объясняли: любое число в нулевой степени равно единице. Это логично: если умножить его на себя, то оно станет само собой, в первой степени.
Никто не понял, кроме меня. Это значит, я псих, да? Я и учитель, нас двое.
Что ж, тогда я не хочу быть нормальным.
* * *
В нулевой степени мы все одинаковые, равны единице. И нужно нас умножить на самих себя. Тогда мы станем собой и будем все разные. Очень красиво и понятно, всё совпадает; у чисел такой понятный и человеческий мир. Очень разумный и с ясными правилами. А если возвести меня в отрицательную степень…
– Лёва! Что опять случилось?!.
– А?
Дедушка. Вышел меня встречать, будто я сам не дойду из школы.
– Лёва, Лёва, тебя что, опять били?..
– Никто меня не бил.
Это правда. Я точно помню, что меня не били. Кажется, я сам его двинул. Ну, так. Потому что Комлев идиот и по-другому не понимает. Но точно не помню вообще. Неинтересно же думать про такое; я и забываю сразу.
– Значит, меня опять в школу вызовут? – вздыхает дедушка.
– Знаешь, – говорю я, – чему равно любое число в нулевой степени?
– Единице, – отвечает дедушка и почему-то опять вздыхает.
Ну вот, нас трое. Дедушка, наш математик и я.
А Комлева я возвёл в отрицательную степень. Я бы его с удовольствием разделил на ноль, но это невозможно. В математике очень чёткие правила, в отличие от мира людей; и если что невозможно, то невозможно окончательно.
* * *
Дедушка читает книгу. Он читает совсем не так, как я: он умеет сидеть за столом. У него дальнозоркость, и книга должна лежать далеко, на вытянутой руке.
«…И оно не душа, не разум, не воображение, не мнение, не число, не сущность, не вечность, оно не тьма и оно не свет, оно не ложь и не истина.
До меня долетел пасмурный обмен репликами между парнем в очках и девицей, увы, без очков.
– Это маятник Фуко, – говорил её милый. – Первый опыт проводили в погребе в 1851 году, потом в Обсерватории…»
– Лёва!
– Что?..
– Ты ничего не замечаешь? – спрашивает дедушка.
– А что такого?..
– Во-первых, это моя книга. Ты влез без разрешения и твоя голова мне мешает. Ты не видишь, что мне неудобно?.. Во-вторых, ты перевернул страницу, а я ещё не дочитал. Вообще это свинство. Я же тебе не мешаю, когда ты читаешь!
– Извини, – говорю я. Ну вот, он и не сердится; я недавно научился говорить это «извини», и правда, решает многие проблемы, как оказалось. – А что такое маятник Фуко?
– Я читаю, – говорит дедушка. – Потом напомни мне, объясню про маятник.
– Когда потом?
– Через тридцать четыре минуты, – вздыхает дедушка.
Чего он всё вздыхает?
– Лёвка! Это ещё что такое, не переоделся до сих пор! А руки помыл? Нет! Миша! И ты тоже, ну что мне с вами делать, читают сидят, один другого лучше, что старый, что малый! Я же вас десятый раз зову, остыло уже всё! А если я буду читать, что тут будет?!.
– Не десятый, – говорю я. Но тихо. Я же понимаю вообще-то: круглые числа – это такой оборот речи. Она могла бы сказать «тысячу раз уже вас звала», а на самом деле всего пять или шесть.
– Вилки достань, – говорит бабушка.
Я достаю три штуки, раскладываю.
– Лёвка! Ну что ты за человек, кто же вилкой суп ест!
– Ты же сама сказала – вилки…
– Я имела в виду ложки, ты что, сам не видишь? Своей головы нет? С ума сойдёшь с вами…
Поди разбери. Бабушка, кстати, часто путает слова. То есть не путает, а просто использует их по-другому; дедушка прекрасно её понимает. «Миша, принеси мне шубу!» – просит она, и дедушка приносит ей зелёную кофту, глазом не моргнув. А в другой раз она просит кофту, а дедушка приносит ей очки.
И всегда угадывает.
Я думаю, что вот эти звуковые волны – слова – нужны, когда люди друг друга плохо знают. А дедушка с бабушкой понимают друг друга на каком-то другом уровне, им слова не нужны. То есть нужны не для передачи информации, а для чего-то другого.
Сказать просто: «Ты здесь, ты меня слышишь?» – «Да». Только и всего. Остальное они знают и так.
Они живут вместе пятьдесят два года, три месяца и четырнадцать дней.
То есть если брать в процентном соотношении – я у них совсем недавно.
* * *
Я мою посуду. У меня есть специальный алгоритм: сначала тарелки, от большой к маленьким. И воду потом из верхней в следующую выливать… В нижней набирается много. Потом ложки. У ложек тоже есть порядок, как их раскладывать потом. Чашки – самое простое, поэтому последнее.
