1. что-то вроде пролога.
– Кто здесь? – голос молодого человека, жесткий, с притаившейся ноткой отчаяния, заставляет его нового посетителя замереть на полпути.
– Это я, Алекс, – откликается он просто. И добавляет: – Здравствуй, Юлиан.
Парень на больничной кровати вскидывается – пазухи носа раздуваются, грудь ходит ходуном:
– Позлорадствовать пришел? Что ж, самое время.
Его брат качает головой – видеть Юлиана в таком состоянии непросто. Он, как никто другой, знает, каково ему сейчас...
– Я никогда бы не стал делать этого, ты же знаешь. – И с искренним сочувствием: – Мне очень жаль. Уверен, это не на всегда!
– Да замолчи ты, – грубо обрывает его Юлиан, насмешливо искривив красивые губы. – Только твоего сочувствия мне и не хватало. Обойдусь как-нибудь...
Алекс невесело усмехается:
– Ты не меняешься, и это по-своему закономерно.
– Люди вообще никогда не меняются, – произносит Юлиан все с той же насмешкой. – Было бы глупо надеяться на обратное!
И брат не может сдержать улыбки:
– И все-таки я верю в чудеса. Иногда даже самым отчаянным скептикам приходится признать их наличие!
– Ох, черт, – ерничает молодой человек, – я и забыл, что ты и сам у нас что-то вроде ходячего чуда... Зацени каламбур! Неплох, не так ли?
Алекс глядит на брата... с жалостью? Нет, скорее со снисходительным превосходством. Тот многого не понимает, но однажды придет и это... нужно просто подождать. И он, Алекс, умеет ждать лучше многих. Пришлось научиться – жизнь заставила.
– Вижу, чувство юмора тебя не покинуло, – отзывается он на слова брата, – а значит, не все еще потеряно. Продолжай в том же духе!
И у Юлиана даже перекашивается лицо.
– Ненавижу твои проповеднические заморочки, Репейник, – цедит он хриплым голосом. – Просто уйди и оставь меня в покое. И пусть никто больше не приходит – не желаю никого видеть.
– Даже Эмили? – интересуется его брат.
– Тем более Эмили, – зло отзывается тот. – Пусть катится на все четыре стороны! Мне наплевать.
Яростная хлесткость этих слов кажется кощунственной по отношению к яркому весеннему солнцу и трелям щебечущих за окном птиц.
– Зря ты так, – Алекс тяжело вздыхает, пытаясь скрыть одолевающие его эмоции. – Она искренне переживает за тебя... Не отталкивай ее, не надо.
Юлиан рычит, стискивая одеяло побелевшими от натуги пальцами.
– Убирайся!!! Вы все убирайтесь. И эта чертова Катастрофа в первую очередь.
Алекс отступает на шаг назад, поджимает бескровные губы, сглатывает...
– Прости, – это все, что он способен произнести, но и подобная малость воспламеняет в Юлиане новый виток неконтролируемой агрессии.
– Мне никто не нужен, – рычит он сквозь стиснутые зубы. – И никогда не был нужен... Я сам по себе, всегда так было, так и останется. Убирайся и передай это тем, за дверью. – И заключает: – Юлиану Рупперту плевать на все человечество. Особенно на некоторых особенно злостных его представителей... И на тебя в том числе. Убирайся!
Алекс больше не рискует выводить брата из себя: идет к двери и плотно прикрывает ее за собой.
Девушка-катастрофа встречает его большими, полными тайной надежды глазами.
Ему нечем порадовать ее...
2. 1 глава. Юлиан
Эхо неистово громыхающей музыки отдается прямо в моей диафрагме, взбивая выпитые коктейли в какую-то безумно-сумасшедшую смесь. Ощущаю, как та взыгрывает в желудке, норовя вот-вот выплеснуться наружу...
Набрался я славно. Сильнее обычного, это точно…
– «Текилу Бум», пожалуйста! – подмигиваю с интересом на меня поглядывающей пышногрудой барменше. Наверное, стоило бы плюнуть на выпивку да затащить эту легкодоступную девицу в ближайшую подсобку. От секса у меня всегда мозги на место встают, а в данном случае немного трезвости восприятия мне бы не помешало. – Не хочешь потанцевать? – любопытствую с многозначительной интонацией, заглядывая в вырез ее миникрохотного топа – не догадаться об истинном значении моих слов она просто не может.
И девушка облизывает губы:
– Через десять минут заканчивается моя смена... тогда и потанцуем. Подождешь?
– Само собой, – пожимаю плечами, прикладываясь к поданному ею напитку. Тот ожигает горло, словно напалмом... Морщусь и замечаю обращенный на себя взгляд: женщина слева... да и не женщина даже, старая кошелка, если по существу, – приподнимает стакан и изображает наше обоюдное чоканье. Автоматически отвечаю ей тем же.
– Не знал, что сюда пускают кого попало, – обращаюсь к симпатичной барменше, и та пожимает плечами.
– Всяко бывает.
А старая перечница поднимается со стула и идет в мою сторону... Боже, только этого мне не хватало! Очень хочется сбежать, вот только некуда, да и штормит меня знатно – лучше бы дождаться опоры в виде двух женских прелестных ручек и всего остального, к ним прилагающегося.
– Что пьете? – интересуется навязчивая старуха, и я приподнимаю стакан.
– «Текилу Бум». Пробовали?
– Мерзкое пойло, – кривится собеседница, чем невольно заинтересовывает. – Я пью только «Лонг-Айленд»... Все остальное – пфф! – водичка с детского утренничка. – И командует: – Девушка, еще две порции. – В сторону Юлиана: – Я угощаю.
Тот вскидывает брови:
– Не каждый день встретишь такую...
– Старуху? – подсказывает бойкая знакомая. – Мне семьдесят пять, и я не стыжусь говорить об этом. – Подхватывает заказанный напиток: – Ну, выпьем за знакомство! Давай, приятель, – и ловко опрокидывает в себя немаленькую такую порцию.
