В горле першило.
Пришлось сделать остановку возле ручья. Лада его бежать больше не пыталась. Смирилась с участью. Мориц оставил её одну. Привязал к Трюггвиному крупу, а сам спустился к воде, испил прохладительной влаги и прочувствовал неописуемое блаженство.
Мориц знал, что это продлится недолго – через час снова захочется пить.
В горле стало постоянно першить с тех самых пор, как они убили змеиного Прорицателя.
А ещё кожа стала какая-то бледно-зелёная. И клыки неудобно мешали смыкать челюсти. Больше, что ли, стали?
Он напоследок припал к ручью, надеясь напиться навек. С каждым глотком першило всё меньше, и Мориц почувствовал приятную сладость. Ту самую, когда на время пропадают признаки неизлечимой болезни, и ты думаешь, что выздоровел…
– Я не пойму, почему ты так меня возненавидела, лада моя? – в хорошем настроении Мориц вновь заговорил с девушкой. – Ради тебя я столько лет провёл на службе у князя Вольги, скопил состояние…
– Ты не Мориц! – красная от сдавливавших тело верёвок, девица кричала в никуда, чтобы её услышал хоть кто-то, кроме похитителя. – Ты не он!
– Служба меняет человека. Конечно, раньше я казался милым и ласковым. Но знаешь, что мы пережили, пока охотились на Прорицателя? Нет?
– Ты не Мориц! – продолжала вопить связанная, стуча коленями по бедру Трюггви. – Ты не Мориц!!!
– Как скажешь, – согласился Мориц и взобрался в седло. – Но подскажи тогда, как доказать тебе обратное. Серёжки дорогие ты мне в лицо швырнула, платья из парчи и объяри на лоскуты порезала…
– Не нужны мне твои подарки. Ты не мой суженый! Ты не Мориц!
– Как же не твой? Ну спроси что хочешь – всё отвечу. И про песни, про сказы любимые, и про матушку с батюшкой, и про подруг.
Крепко задумалась девица. Знала она, что верно ответит на любые вопросы молодец, но душою не чувствовала рядом присутствие родной души.
– Может, и был ты раньше им, – выдавила она наконец что-то ещё, кроме заветной фразы «Ты не Мориц». – Вот и помнишь всё. Но теперь ты не Мориц больше.
– А коли я к тебе после службы у князя калекой бы пришёл? Прогнала б ты меня, да?
Ничего не ответила лада. Значит, правду ему варяги из дружины рассказывали про короткую девичью любовь.
Мориц пришпорил верного Трюггви.
Путь до Пучай-реки, куда вёз он девушку, скоро закончится. Но что-то мучило его, покоя не давало. Оно вроде бы и понятно всё, а как подумаешь, так и не поймёшь ничего. Словно в тумане ехал Мориц, разглядывая призрачные очертания утопающей в зелени берёзовой рощи, томных от полуденного солнца нехоженых лугов, блистающего дивной голубизной разлива дальнего Сафата. Однако видел он сквозь толщу мглы лишь голые стволы, выжженную землю да иссохшее русло.
Происходило что-то с ним – это истина. Порой не помнил дни, недели даже, а порой ясно осознавал, кто он и где. Вот как сейчас: везёт Мориц свою ладу к Пучай-реке, а как поймал, связал и, главное, для чего её туда везёт – не помнит. И отпустить страшно – убежит, и никогда больше не будет она ему принадлежать.
Следующую остановку сделал уже возле бурного Сафата, у края обрыва, где река с шумом падала с высоты в долину. У водопада напиться Мориц и спустился немного. Потом решил ладу свою напоить. Вернулся, снял девушку с крупа лошадиного, на ноги поставил. Ходить она всё равно не могла. Донёс сам до спуска пологого, сам слез и потом ей помог. Руки развязал, чтобы вдоволь холодной водицей насладилась.
Пила она долго, припадая ртом к бурному потоку.
А потом нагнулась чуть больше и стремглав полетела вслед за течением Сафата.
Мориц с ужасом наблюдал за её падением. Ринулся по склону вниз, незаметно для самого себя превратившись в огромного змея. Змей юрко сполз до заросшего одуванчиками, фиалками и ясноткой берега, окунулся в быструю реку и уже Морицем подхватил деву на руки.
Дышит! Жива!
Привёл её в чувства на берегу и долго смотрел на ослабевшее, но дивное тело.
– Я же для тебя на всё готов! – кричал Мориц, но до конца не верил себе. Может быть, любовь лады и есть то самое, что должно излечить его от мглы перед глазами. – Почему ты так со мной?! Неужели смерть лучше, чем жить нам вдвоём?!
Безвольной куклой лежала лада, и лишь глаза выдавали нестерпимую муку.
– Давай вернёмся. Идти сможешь? Я сейчас и ноги тебе развяжу.
Девушку Мориц отправил перед собой, а сам лез сзади, чтобы не сбежала и не упала снова. Нельзя её так отпускать…
Но она его больше не любит. И вновь полюбить не сможет.
К чему тогда такая жертва?
Непонятно.
Как Пучай-река должна помочь им обрести счастье?
Тоже неясно.
Однако Мориц вёз ладу к Пучай-реке.
Он уже давно перестал принадлежать сам себе. С тех самых пор, как Вольга убил змеиного Прорицателя.
Интересно, где сейчас Вольга?
Когда они прощались, тот уже вставал на ноги, сам ковылял до стола и даже бывало во двор выходил.
Как бы князь отнёсся к тому, что Мориц выкрал из дома свою ладу?
Как бы ни отнёсся, не его это дело, не княжеское. Сам разберётся, если только сможет вспомнить.
***
Зелёным бархатом, окаймлённым ивняком с пушистыми прибрежными камышовыми зарослями, расстилались поля. Река серебристой лентой от низких кучевых облаков обвязывала бесконечную ширь земли русской. Ни души на разгульном просторе – один лишь ветер-скоморох свистит забавные мотивы в уши соколу. Не простой это был сокол, а молодой богатырь Вольга Святославович.
