— Кто тебя такую замуж-то возьмет, непутевую? — высказывала Весея, невысокая, пухлая, с румяными щеками женщина. — Не чета ты моей Любаве, не чета. Тьфу, непутевая! — язвила она, когда Богданка встала в ряд с белолицей, стройной девицей. Любава лишь тонкой бровью повела, мол, ей тут вообще никто не чета. Вон у нее червленые уста пахнут земляникой лесной, брови темные вразлет, а глаза зеленые хитры и притягательны. А коса-то какая! Толстая да золотом на солнце отливает. А еще стройна Любава, будто березка молодая. Куда уж этой непутевой! Хотя понимала девка и то, что очень мила Богдана, а возможно, и краше, правда, одной красоты мало, нужно еще и чародейкой быть самой лучшей. Да и тут Любаве равных из девиц не сыскать, если только Млада или Забава могли побороться за победу, но все одно немного в волшебстве уступали. Да и Малуша с Гостятой ей не соперницы. Она выровняла спину и бросила взгляд в сторону святилища Перуна, где люд честной да молодцы собирались. Мысли о непутевой покинули Любавину голову, как только взгляд остановился на высоком, плечистом молодом мужчине. Улыбался он широко, показывая ровные зубы, и изредка ладонью густую рыжую щетину поглаживал, да с еще одним пришлым о чем-то речи вел, на девок поглядывая. Волосы красавца, словно солома осенняя, на весеннем солнце светились, а кудри какие — загляденье. Хорошо был сложен молодец и одет богато. Накидка красная на одном плече крепилась, под ней рубаха белая с вышивкой. Штаны холщовые в сапоги кожаные заправлены, а на голове шапка с соболиным мехом. Глаз от такой лепоты было не отвести.
— Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть! — ответила Мара и бросила недовольный взгляд на Весею, а затем и на Любаву. Сразу поняла ведунья, о чем девка думает, не сводя бесстыжего взгляда от Радомира, сына старосты соседнего поселения Тихий угол, что славилось своими кудесниками. Черепки и утварь кухонную разную из глины делали, а главным у них кузнецкое дело было. Вот староста Ратибор и сегодня не упускал возможности для переговоров о торговле ценными вещами. Со старостой Ведьминого гнезда Гордеем, скорее всего, об этом и разговаривали, а возможно, что о невесте для Радомира. Достиг молодец того возраста, когда пора свой семейный очаг строить.
— Типун тебе на язык, Мара! — поспешила огрызнуться Весея, потому как опасалась ведуньи. Глаз у старой уж больно недобрый, а сила ведовская сильна.
— А ты свой-то прикуси! Моя Богдана, может, и не ладит с чародейством, зато чиста душой и добра сердцем. А как такую красоту не полюбить, когда даже птички ей радуются? — Глянула тут Мара на чистое, без единого облака небо, а там два черных ворона кружат и громко каркают, будто передают навьему слуге, что у капища Перуна делается. Вдруг волнительно застучало немолодое сердце. Маре отчего-то страшно сделалось. Опасалась старая, что узнает Ворон Богдану, а тогда и завершит начатое, ведь девичья жизнь ему вовсе ни к чему.
Староста Гордей, когда подошло время, гордо вышел в центр, окруженный шумным народом, к девицам-участницам. Окинул тех своим строгим взглядом, нахмурив кустистые светлые брови в цвет густой бороды, а в душе тут же горько сделалось. Каждый год, когда пробуждалась природа, нужно радоваться, а нет! Приходилось прощаться на веки вечные с одной из дочерей селения. Скверно было на сердце крепкого, видавшего многое мужчины от бессилия и своей немощи перед Вороном и Чернобогом, да куда деваться-то, когда договор нарушить — верная смерть всему Ведьминому гнезду. Но единственное, что хоть немного облегчало груз на душе Гордея — Богданка у Мары самая слабая ведунья и чужая приблуда, а с такой, стало быть, и расставаться легче всему селению. Да и староста Ратибор свой выбор сделал, приглянулась ему в невестки Любава, дочь Весеи. Хороша деваха, глаз не отвести. Только вот незадача, самому Радомиру очень непутевая понравилась. Взяла Богданка молодца скромностью своей, красотой девичьей и чистыми, наивными глазами. Такая перечить мужу не станет, хоть за косы таскай, ежели понадобится, хоть уста пухлые целуй, сколько вздумается. Нужную беседу староста Гордей со старостой Ратибором провел, когда увидел, как смотрит Радомир на приблуду. Но глава семьи четко определил, кто лучше подойдет его сыну, оттого и отлегло на сердце и душе у Гордея.
— Славься, бог наш громовержец Перун, — начал староста, кланяясь в сторону деревянного идола. Девицы тут встрепенулись, ожидая, кого настигнет судьба стать женой человеку, а кому придется побороться за то, чтобы не достаться темному владыке. — Сегодня день, когда наши дочери ступят на тропу войны и покажут свою чародейскую силу в день весеннего равноденствия. Только состязания выявят и определят, кто продолжит мирскую жизнь, а кто, как истинный воин, отважно шагнет навстречу Ворону и не побоится отправиться в саму Навь! — гордо продолжал староста, думая, что такими высокими словами он вселяет в слабую ведьму веру в ее особенную значимость. — Отправиться к навьему владыке — значит стать берегиней для нашего селения на целый год! — Тут Гордей поднял руку и ткнул указательным пальцем в небо, словно подтверждая тот факт еще и жестом. Загудел тут люд честной. Послышались пересуды, мол, сколько можно-то Чернобогу девок отправлять и когда уже насытится он молодой кровью.
