– Эй, соседка! – окликнул кто-то сзади. – Помочь?
Судя по голосу – одна из местных соседок. Немолодая и страсть какая любопытная.
Инге Ольсен с удовольствием ответила бы, но во рту были гвозди, поэтому она просто помотала головой. Под ногами шатко переваливалась лесенка-стремянка с одной подломленной ножкой, в одной руке был крепко зажат молоток, левой Инге держала вывеску. По примете, кто вывеску прибьёт – тот в лавке и хозяин! Поэтому, наверное, соседка и не обиделась, а просто примолкла. Не оглядываясь на нее, Инге поправила тёплый платок, крест-накрест обвязанный поверх суконного жилета, и вбила первый гвоздь, потом второй.
– Хозяйка, а хозяйка! А на работу берёте? – совсем юный голос.
Во рту оставалось ещё два гвоздя. Инге покачала головой и вбила третий – едва не упала со стремянки, качнувшись взад-вперёд, обрела равновесие, схватившись за стену… Потом приставила четвёртый гвоздь к последнему углу вывески и размахнулась молотком, и тут новый голос послышался за спиной:
– Эээй, фру пекарь! Уголь покупать будешь?
Уголь был ой как нужен! Но Инге не успела сказать «да!» или кивнуть – молоток словно сам собой хватанул по замерзшему пальцу вместо гвоздя. Последний выпал и зазвенел о мостовую.
– Шлёп вашу плешь, герр угольщик, – вырвалось у фру Ольсен. – Этак ведь и без ногтя можно остаться!
Продавец угля, совсем не старый и, как водится, чумазый, словно чёрт, белозубо улыбнулся и поднял гвоздь.
– Мы тут помочь тебе пытаемся, фру пекарь из города Даттё, – сказал он. – Но ежели ты думаешь, что на всю улицу одна такая красавица, то так и быть, отстанем. А только когда будешь торговать своими кренделями да булками – подумай, кому ты их будешь продавать, как не нам! Так что ты лучше не ругайся, ты лучше принимай помощь!
Инге огляделась. Оказывается, соседи по улице никуда не делись. И добродушная толстенькая тётушка Тьюли, и щербатый паренек лет шестнадцати, её внучатый племянник – их молодая вдова уже видела вчера, когда они помогали разгружать телегу. И ещё человека три-четыре собралось возле старой пекарни. Все они притопывали да прихлопывали на холоде, и глазели на новенькую.
Почти двадцать лет назад родители Инге переехали из пригорода Сюрфорт в центр Даттё, где девочку отдали в городскую школу. Так вот там на неё примерно так же смотрели другие мальчики и девочки. Им было лет по восемь-девять, а Инге уже исполнилось одиннадцать, но она ещё только-только выучила буквы. В церковной деревенской школе их учили петь и молиться, а считать девочка навострилась и без школы, но вот грамотой не владела. Мальчики и девочки глазели скорее сочувственно, некоторые даже предлагали помочь, но в их дружелюбии Инге чудился подвох. И не зря: позже её многие обижали, пришлось научиться и сквернословить, и драться.
Так было и теперь. Жители пригорода под названием Грюнфорт обступили Инге, а она думала, что у них есть какие-то свои причины ей вредить. Из толстых шарфов торчали красные носы, в воздух вырывался белый пар: ноябрь начался с бесснежных холодов, что поделаешь.
– Так что, хозяйка? Будем дружить? – угольщик протянул Инге руку. – И до речи, я вовсе не плешивый!
Шляпу он не снял, но его нельзя было в этом винить: холодно! Впрочем, его темные густые волосы были видны и из-под полей!
Инге спустилась с лесенки и оказалась вровень с новыми соседями. Пожала сначала чумазую руку угольщика, а потом все остальные, гладкие и шершавые, холодные и тёплые, в перчатках, варежках и без них. Рук прибывало по мере пожимания, и оказалось, что их хозяева вовсе не враждебно настроенные люди.
– Уголь нужен, – сказала Инге, неожиданно для себя находя силы улыбаться, – и дрова не помешают, и печника бы, а то труба дымит. И помощник нужен, чем шустрее, тем лучше. Быстро ли вы бегаете, молодой человек? – спросила она у того паренька, который предлагал помощь. – И хорошо бы узнать, где ближайшая мельница! И если кто есть, чтобы помочь конюшню в порядок привести, милости прошу! Отплачу пиром на весь мир, в воскресенье, после мессы.
– Вот это по-нашему, – обрадовалась тётушка. – Ну, давай знакомиться! Тебя-то, мы уж вчера прознали, Инге Ольсен зовут. А я вот фру Тью-Нила Ильссон, или проще: тётушка Тьюли, а это внучатый племянник мой...
– Нильс Ильссон, тётушка Тьюли, я помню! – ответила с улыбкой Инге.
И выдержала ещё один круг знакомств и рукопожатий.
К вечеру печь больше не дымила, пони Инге был накормлен, обихожен и вычищен юным Нильсом Ильссоном, мука заняла почётное место в кладовой, а в кухне поселилась черная кошка с белоснежными носочками и белым пятном на мордочке. Счастливая расцветка! Вывеску Инге прибила надёжно и крепко, дверь смазала и покрасила, и теперь пила в кухне чай. Компанию ей составляли кошка, тётушка Ильссон и угольщик.
– Неужто прямо завтра и начнёшь? – вопрошала старушка. – Обжилась бы с недельку, со всеми бы познакомилась. Тут поблизости есть два богатых двора, зажиточных, а ещё выше по улице доходные дома, там уж никто хлеба не печёт. Да и у нас уже не то, что встарь! Теперь не каждая хозяйка хлебы ставит, иные работают с утра до ночи, другие просто ленятся. Да и я уж не всякий раз их ставлю, гоняю внука в Сюрфорт, ближе пекарни у нас нет. А руки-то, да и ноги, и спина уж не те! Вот и покупаем. Спасибо боженьке, денег хватает.
