Сверху на Ганешу была натянута чёрная футболка с рок-героями, да серебряная цепочка на шее. А снизу – варёные джинсы, броско заземлявшиеся чёрными тапками с белой окантовкой подошвы.
Замерев перед калиткой, Ганеша подловил Пенфея в суматошных блужданиях по двору. Тот, картавый блондин с пеньковыми волосами, имевший спортивного вида череп и наработанный имидж земляничного франта, не сразу его заметил. Когда Ганеша его окликнул, Пенфей поднял голову, и глаза его высветились изнутри собачьей радостью узнавания:
– А-а! Банан! Ну, чего стоишь? Проходи! А где это ты вчера пропадал? У меня вчера день рождения было! Тут такая тусня была! Мальчишки из армейки подтянулись. Вот вчера кураж был! По всему городу фестиваль устроили. На базаре крышевому табло помяли! Вот я вчера исполнял!
– Что ж то за крышевой такой? – спросил Ганеша, неохотно натягивая на лицо маску Банана.
– Вот такой крышевой, – выдал заключение Пенфей.
– А я снова в числах заблудился. А когда очнулся, было поздно. Хотел тебе в подарок «командирские» с самолетиком купить, да не нашел. А другие покупать не стал, не в тему. Ты ведь служил в авиаполку.
– Я не ношу часов, – обрубил тот проросток в сияние сферы благородных устремлений. – Ладно, пойдём, кое-что покажу.
И машинально сунув друг другу стальные сенсоры, проникли в дом.
– Да-а-а! Кто привёз, папик? – попытался театрально присвистнуть Банан. Глядя как Пенфей нежно, как не всякую в его жизни женщину, поглаживал призывно блестящие огромные черные кожаные кресла, брошенные посреди комнаты.
– Да кого! Знаешь, где мы их нашли? В «Туристе»!
– Хм-м! – усмехнулся Банан, вспомнив, как Пенфей по всему городку безутешно мыкался в поисках злополучных кресел.
– Ну, что, давай их расставим? Сейчас Бизон дожует свой салат, да придёт, поможет.
Когда выпуклые кресла были вбиты по углам у окна, а мебель с потом пополам задвинута на новые рубежи, явился довольный Бизон. Делая челюстями сосредоточенный вид. Мол, из-за стола сорвался!
– Где ты был, Бизон? – растерялся Пенфей.
– А чего ты не подождал? – отработал Бизон, для убедительности ковыряя пальцем во рту и, на пухлый миг овив банановую руку талым щупальцем, с порога прыгнул в правое кресло. – А клёвы кресла, да?
– Ага! – согласился Банан и запрыгнул в левое.
– Чего ты сел? – упрекнул его Пенфей. – Пойдём, вначале, руки помоем.
– Внатуре, – повёлся Банан и неохотно двинул к двери.
– А клевы кресла, а? – на рекламу бросил Пенфей, прыгнув на его место.
– Вот гад!
– Бывает, – утешил его тот, сгребая с журнального столика, всунутого между кресел, пачку сигарет. – Я потом помою.
Банан, гнило ухмыляясь, вышел из комнаты Пенфея, наспех сотворенной из веранды, и зашел в центральную часть дома, где единолично изживала свои одинокие вещие дни мать Пенфея Агава.
Он спешно ополоснул руки и, даже зачем-то сказав ей «спасибо», щелкнул в обратку.
– … кстати, должна позвонить сегодня! – услышал Банан, открывая дверь.
– Кто? – взлетел он бровью.
– А-а… Я и забыл с этими креслами! – улыбнулся Пенфей. – Вчера мамка зовёт к телефону: «Тебя женский голос!» Я думал, это те жабы с Болота, помнишь?
– Ну! – нетерпеливо поддакнул Банан, подсаживаясь на стульчик к столу.
– Я иду и по ходу отмазку уже придумываю. А для чего эти жабы нужны мне на дне рождения? Подымаю трубку, Кассандра и Поликсена! Полагай?
– Кассандра? – удивился Банан. – С Поликсеной? Ещё помнят?
– И не только помнят! Мы вчера с ними и куражились!
– Ни фига! – ошалел Банан от неожиданности.
– Сегодня опять должны прийти. У тебя как по деньгам?
– Да, я взял пару соток.
– Чё-кого, посидим сегодня! – улыбнулся Пенфей и кинул обглодыш сигареты в открытое окно.
– А как же твоя любовь? Как же Ада? – усмехнулся Банан с гримасой удивления.
– Любовь? Настоящая любовь – умеет ждать! – стебанул Пенфей. – Да и неудобно как-то. Ликург мне уже вроде бы как другом стал.
Ликург приходился Аде сожителем, резинка связи с которым растянулась уже на пару годовых витков. Видимо, пресытившись Ликургом, Ада и повелась на Пенфея, как на свежий кус худосочного мяса с франтующей ядрёнкой.
Банан по инерции ещё раз зациклено усмехнулся, и из памяти выскочила одна сценка. Он посмотрел на улицу своим туманным взором и в мгновение ока ещё раз пересмотрел эту сценку по узкоформатному экрану окна.
– Вот она! Тормозни её, я прикинусь!
– Ада, Ада! – закричал Банан в окно. – Подожди секундочку! Буквально пять сек!
– Что такое? – повернула Ада акварелью расписанную миниатюру своего тела, стоя метрах в пятнадцати от дома.
– Ада, одну минутку! Сейчас всё решится!
– Не угорай так! – бросил Пенфей.
– Она всё равно не поймет! – усмехнулся Банан, оглянувшись на Пенфея, который пытался вдеть себя в черные брюки, туфли и свой малиновый пиджак, при помощи которых Пенфей организовывал в глазах самок иллюзию «доминантного самца».
Но долгое отсутствие тренировки сказало о себе устами Ады:
– Ну, что там?! – беспомощно озираясь, крикнула та, натянув маску нетерпения.
– Ада! Ада! Я только ради тебя здесь исполняю!
