С Гэбриелом и Пятницей я познакомилась в один день, и случилось так, что потеряла я их тоже одновременно, поэтому с тех пор я не могла думать о ком-то одном из них, не вспомнив о другом. То, что моя жизнь стала частью их жизни, в некотором смысле говорит о том, какой у меня характер, потому что они оба начали постепенно пробуждать во мне желание защитить их, оградить от любых невзгод. Ведь до тех пор всю свою жизнь я заботилась лишь об одной себе и, наверное, была благодарна судьбе за то, что рядом появился кто-то еще, нуждающийся в защите. У меня никогда не было ни любимого человека, ни собаки, и когда появилась эта парочка, мое сердце, конечно же, открылось ей навстречу.
Помню тот день до мельчайших подробностей. Была весна, и над поросшими вереском пустошами уже веял свежий ветер. Из Глен-хауса я выехала после завтрака, а в те дни, покидая дом, я всякий раз преисполнялась ощущением свободы. Это чувство не покидало меня с тех пор, как я вернулась из школы в Дижоне. Быть может, оно жило во мне и прежде, но молодые женщины испытывают его куда острее, чем дети.
Дом мой можно описать как довольно мрачное место. Да и могло ли быть иначе, если все в нем напоминало о человеке, уже покинувшем этот мир? В первые дни по возвращении я приняла решение никогда не жить прошлым. Что бы со мной ни случилось, когда это закончится, я не стану оглядываться назад. В юном возрасте – а мне тогда было девятнадцать – я усвоила важный урок.
Я преисполнилась решимости жить исключительно настоящим: минувшие дни забыты, а грядущее пусть наступит как-нибудь само.
Сегодня, вспоминая те события, я понимаю, что стала легкой добычей судьбы, которая меня поджидала.
За шесть недель до того, как это случилось, я вернулась из школы, в которой провела четыре года. За все это время я ни разу не приезжала домой, потому что была родом из Йоркшира, и чтобы добраться туда, мне бы пришлось совершить долгое и недешевое путешествие через половину Франции и Англии, а обучение мое и так стоило дорого.
За годы, проведенные в школе, мое воображение до определенной степени наделило отчий дом особенностями, ему не присущими, и моя прежняя жизнь в нем стала казаться мне наполненной куда более яркими впечатлениями, чем было на самом деле, потому картинка у меня в голове отличалась от действительности. Это и стало причиной потрясения, которое я испытала по возвращении.
В дороге из Дижона меня сопровождала подруга, Дилис Хестон-Брауни, и ее мать – так пожелал мой отец, ведь в те дни не могло быть и речи о том, чтобы юная леди совершала столь долгую поездку в одиночестве. Миссис Хестон-Брауни доставила меня до вокзала Сент-Панкрас, посадила в вагон первого класса, и из Лондона до Харрогейта, где меня должны были встретить, я ехала уже одна.
Я надеялась, что встречать меня будет отец. А хорошо бы еще и дядя. Впрочем, с моей стороны рассчитывать на это было, конечно, глупо, ведь будь дядюшка Дик в Англии, он сам бы приехал за мной в Дижон.
Как оказалось, за мной прислали двуколку, которой правил Джемми Белл, отцовский конюх. Он изменился и был не похож на того человека, которого я знала четыре года назад; Джемми словно высох и от этого стал выглядеть моложе. Конюх, которого я, как мне думалось, знала очень хорошо, оказался не совсем таким, каким я его представляла! Это открытие стало для меня первым маленьким потрясением.
Джемми оценил взглядом размер моего багажа и присвистнул. Потом улыбнулся.
– Ба, мисс Кэти, вы выросли. Теперь вы настоящая важная леди.
Еще одно напоминание о былой жизни. В Дижоне меня звали «Кэтрин» или «мадемуазель Кордер». «Мисс Кэти» прозвучало как обращение к кому-то другому.
Конюх недоверчиво посмотрел на мой зеленый бархатный дорожный плащ с рукавами, отделанными овчиной, и съехавшую мне на глаза соломенную шляпку, украшенную венком из маргариток. Мой вид озадачил Джемми: в нашей деревне такой модный наряд можно было увидеть нечасто.
– Как отец? – поинтересовалась я. – Я думала, меня встретит он.
Джемми выпятил нижнюю губу и покачал головой.
– Подагра совсем его одолела. Ему не выдержать тряски. К тому же…
– К тому же что? – быстро спросила я.
– Как вам сказать… – заколебался Джемми. – Он сейчас как раз выходит из своего очередного приступа…
Мне стало немного не по себе, когда я вспомнила ужасные отцовские приступы, омрачавшие те далекие дни.
«Не шумите, мисс Кэти. У вашего батюшки приступ…»
Эти страшные приступы приходили в наш дом регулярно, и, когда это случалось, мы ходили на цыпочках и разговаривали шепотом; отец же пропадал на какое-то время и появлялся снова бледнее обычного, с темными кругами под глазами. Казалось, он не слышал, когда к нему обращались; при виде него мне становилось страшно. Прожив долгое время вне дома, я позволила себе забыть об этих жутких приступах.
– А что, дядя не вернулся? – быстро спросила я.
