Настроение, скажем прямо, было не праздничным. Несмотря на ярко и весьма не дурно украшенный дом, великолепную еду с вложенной в нее душой, изящно стоящую на столе и вполне новогоднюю погоду за окном, меня одолевала такое мерзкое, но легко увиливающие от разоблачителя чувство – сложно было отыскать явную причину ее появления.
Мой взгляд был крепко скован около окна, выходящего половинкой на величественный, таежный лес, темные кроны которого порой так и старались пробить небеса, а половинкой на проселочную дорогу, что пустовала и в гордом одиночестве растекалась в дали. Дома же нашего маленького поселка виднелись лишь сильно правее, и то, было уж лет как пять заброшены, отчего темны и невзрачны, особенно уж в столь сверкающую ночь.
Как я и сказал, погода была вполне новогодняя: было и не холодно со всем уж – в добротном пуховике не окочуришься – и гордый своей грацией легион снежинок падал в нужном количестве, создавая во истину чудный снегопад, и небо раскрылось, обнажив прекрасную полную луну и, близ находящиеся, словно кричащие светом, звезда. Разве, что сильная метель выбивалась из общего прекрасного фона… хотя я, почему – то, находил это для себя в данный час уместным.
Причина, по которой я просто молча тупил в окно так же была не понятна. Вернее, она была сильно схожа на ту, из – за которой я был не в духе перед боем курантов. Она представлялась компиляцией различных вещей: чуток я смотрел в окно от преследовавших меня проблем, чуток от весьма серых и депрессивных будей, чуток из – за того, что подобное занятие казалось мне эстетичным, и чуток, конечно же, от страха…
Страх же тот был странным, не похожим на то, чего страшатся по обыкновению своему. Глаза упорством голодного хищника рыскали по всем доступным лесным просторам, по дали укрытых снежным одеялом полей и дорог, по окнам домов и углам заброшенных дворов; даже в лица изредко проходящих мимо людей заглядывали. Они искали так хорошо отпечатанный и не редко всплывающий в моей голове толстый, кривой, отвратный, сильно красный от холода, нос, стеклянная пара крысиных глаз, ряженный высокий силуэт…
Лишь воспоминания о нем заставляли ладошки потеть, а представления о том, что могу наткнутся на него взглядом в любую минуту коробило мои руки, как алкогольная зависимость коробит руки своей жертвы. Но я не мог не смотреть, не мог просто сесть на диван. Страх подпустить его к себе по ближе, не заметить врага и получить нож в спину был куда сильнее страх встречи взглядов.
Около десяти минут я просидел у окна, успев знатно по дрожать и пропотеть только поглаженную, чистую футболку. Страх с каждой минутой становился все слабее, и вот, спустя шестую часть часа, наконец сошел на нет.
Пусть и без страха, но с оставшись в таком себе расположение духа, я медленно, чуток даже не уклюжа, развернулся от окна и светлому и уютном залу, в коем и состоится празднование. Несмотря на возраст и не впечатляющий внешний вид, хотя бы внутрь дома я постарался вдохнуть свежесть. Зала, естественным образом, это коснулось в первую очередь.
Стены были обклеены качественным светлыми обоями с изящными узорами; возле одной из стен раскинулся тигриной позой Г – образный диван шоколадного оттенка; напротив него в стене картиной висел телевизор в окружение белых полок, искусственных лиан и связок листьев; посередке лежал толстый серый ковер, который обычно дополнял темный журнальный столик, служивший по большей части лишь красивой безделушкой.
Лишь на новый год в зале происходили небольшие изменения. В обычно пустующем углу начинала стоять искусственная елка, обвешанная доставшейся от бабушки еще советскими игрушками, а в середине комнаты вместо журнального стола уже обыкновенный стол для приема гостей, справедливо наполненный разными вкусностями, моего собственного приготовления. Сейчас все было ровно также.
Неспеша обойдя пространство, еле прикоснувшись к скатерти и тщательно осмотрев приготовленные мною блюда, я подошел к выходу из зала. Сделано то было, чтобы осмотреть картину от лица входящего – все было прекрасно. Как минимум, я бы даже взрослым обрадовался такой обстановке.
«Эх…» – однако ж, прозвучало. Рефлекторно и, с непроизвольным символизмом, я дотронулся до кармана, что хранил бежевой окраски, потрепанный от времени и моей неуклюжести, кошель. Он был сильно тоньше, чем денек назад…
И так каждый год. Получаю и без того гроши от рабочей бухгалтерии, и иду по магазинам… Закупаюсь целыми пакетами дорогой еды, что после ловкостью таланта превращаю во всякие вкусности разных кухонь мира. Приобретаю дорогой подарок, что после мирно ждет своего часа под елочкой – сокрытый ветвями и в дальнем углу. На остатки достаю самые высоколетный салют, и думаю, как бы после вхождения в новый год хорошо отдохнуть.
Подобные траты сложно назвать хоть на грамм рациональными – скорей, за них можно лишь получить от близкого своего, или, на крайний случай, своего внутреннего скупердяя… Однако ж, все безрассудство считалось мною оправданным – не для себя ж все это, для Лерочки…
