– Ну что, Лексей, не спишь? Поди ведь устал, хош дак я лампу погашу, спи!
Лесник дед Матвей усмехался в усы, говоря это своему гостю, молодому парню, приехавшему к нему на заимку погостить и записывать звуки природы, пенье птиц и говор реки.
– Нет, дедусь, не сплю, просто лежу, – отвечал Алексей, с наслаждением растянувшись на широкой лавке, застеленной мягкой овчиной, – Ты обещал сегодня мне какую-нибудь историю старинную рассказать, чтобы я её записал. Я и батарейки в аппарат новые для этого поставил! Так что, расскажешь? Включать мне, как ты говоришь, эту «шарманку»?
– А что ж тебе рассказать нонче, – задумчиво проговорил лесник, – Поди ж, много уж чего тебе сказывал, нешто нравится тебе слушать дедовы-то байки? Вы, молодёжь, всё ить больше музыку слушаете…
– Расскажи, дедусь! Твои сказы я больше всякой музыки люблю! – Алексей уже понял, как можно выпросить у деда Матвея какую-нибудь историю, коих у деда в запасе великое множество.
– Ну, лады, расскажу, коли просишь, – степенно кивнул дед Матвей, берясь за любимую свою клюкарзу, с чуть истёртой ручкой, – Про Пышонькину куколку тебе сказывать стану, включай свою шарманку!
И потянулся рассказ, словно ниточка от кудели на звонкое веретено.
Вот в старые-то времена здесь неподалёку нашли каменья какие-то, бериллы что ли, а может другие какие, я уж того не помню, потому как мне самому дед рассказывал. Ну вот, стали люди носить камушке те в город, продавать да на товар менять. Больше всё охотники, да кто в тайгу на промыслы разные ходил – те и носили камушки. Стали в городе чины-то доискиваться – откудова таковые камни берутся, почто без ведома старают! Кого-то и взяли за таким делом – камни на провизию в какой-то лавке сменять хотел.
Ну, привели к чину, тот за столом важный сидит, мундир на ём, как положено. Стал спрашивать – откудова камни, да где взял. Разное ему говорили – кто-то сказывал, что у чудинцев сменял, дал соли взамен, да ещё чего-то по надобности. Чудинцы тогда ить сами в города-то наведываться опасались, уж больно приметны они были, народ их побаивался.
Чин тем рассказам не поверил, кричать стал, всякими карами да наказаниями грозить. Видать кто и испугался, а может и сами доискались, нашли место, где такие камни в залежах. Сообщили выше, а покудова охрану туда на место поставили, с ружьями, как положено, чтоб больше никто не тащил камни-то без спросу.
Приехал вскоре человек, который себе разрешение исхлопотал на то место, где камни были, Елизар Григорьевич Пышнеев его звали. Сурьёзный человек, деловой, сразу артель организовал там, механизмы какие-то привёз. Сказывали, что механизмы те голландец какой-то придумал, сам он в Петербурге жил, мастерская у него там ещё со времён царя Петра была. Ну вот, артель эту Елизар Пышнеев набирал самолично – каждого проверял, беседы вёл, чтобы воровства не допускать и разгильдяйства. Кто потолковее – того обучил и на механизмы поставил, остальных в работу, камни копать.
И пошло, и пошло, да как! Камней тех было богато, а после и ещё какие-то нашли тут же, те вроде дороже ещё торговались! Заработала артель хорошо, справно. Сколь времени работала – не скажу, уж того не упомню, Елизар Григорьевич работников артельных не забижал, платил исправно и щедро, обеды даже делал там, на прииске своём – повара нанял, помощников ему, да самолично проверял, хорошие ли продукты повар для артели закупает, вкусно ли готовит. Бывало, сам на прииск нагрянет как раз к обеду, за стол со всеми усядется, его тем же и потчуют, что на артель приготовили.
В общем, хозяин был крепкий, всё держал в руках. Потому и в артель к нему народ шёл, еще не каждого брали! Ну а после то ли болезнь какая у Елизара Григорьевича обнаружилась, то ли может другие какие дела его присутствия потребовали – тут разное сказывали, и как было на самом деле, никто уж и не скажет – уехал Елизар в Петербург.
Однако прииск недолго без хозяйской руки оставался, Елизар за себя сына своего прислал, Савелия. Тому было лет около тридцати, семьи у него не было, по какой причине – неизвестно. Сказывали, что Савелий в детстве дюже был болезный, всяку хворь на себя тянул, мать с отцом уж думали, не доживёт и до десяти годов, лекарей звали, на воды возили. Ничего, выправился кое-как, после его в заграницы отправили на обучение. И чтоб доктора тамошние за ним приглядывали, няньку конечно с ним отрядили, как он там, без няньки-то! Тётка Евдокия с ним отправилась, кормилицей она у Савелия ещё была, да вот свой-то дитёнок помер, а Савка стараниями докторов живой остался. Прикипела Евдокия к нему, тщедушненькому, болезному, ажно в заграницу с ним поехала.
Ну, опосля Савелий в отчий дом возвернулся, видать после того отец его и решил к делу семейному приставить – на артель нашу местную отправил. Уж до чего Елизар мужик был умный да прозорливый, а тут – может любовь отеческая ему глаза застила… какой хоть из того Савелия управляющий? Вот, то-то и оно…
Приехал, в дому поселился, что Елизар ещё в Петровке для семьи построил. Знамо дело, Евдокия с им, старая уж, а как мамка ему, чего уж. Обустроились, конюха наняли заново, ещё там по двору, кого отец наказал. И начал Савелий Пышнеев артелью да прииском верховодить.
