Звонок пронзил гулкую тишину учительской, словно треснувшее стекло. Наталия Сергеевна, учительница литературы, вздрогнула и отложила в сторону потрепанный томик Цветаевой. Её пальцы, испачканные чернилами, нервно теребили закладку. Она ненавидела звонки. Они всегда напоминали о том, что времени катастрофически не хватает, а вопросов остается непозволительно много.
В учительской царила привычная полутьма, разбавленная тусклым светом одинокой лампы, свисавшей с облупившегося потолка. Запах старых книг, мела и дешёвого кофе создавал специфическую атмосферу, в которой смешивались усталость и раздражение. На стенах висели поблекшие плакаты с цитатами классиков и расписания уроков, давно утратившие актуальность.
В углу, у окна, курил Михаил Петрович, историк. Дым от его сигареты медленно расползался по комнате, оседая горьковатым привкусом на языке. Он смотрел в окно, на серый осенний пейзаж, и казалось, что видит там что-то, недоступное другим. В его глазах читалась усталость, граничащая с разочарованием.
– Опять двойка, – пробормотала себе под нос Наталия Сергеевна, глядя на стопку проверенных тетрадей.
Михаил Петрович повернулся к ней, выпустив облачко дыма.
– Двойка – это еще не трагедия, Наташа. Трагедия – это когда человек перестает видеть разницу между правдой и ложью.
– Легко тебе говорить, Михаил Петрович. У тебя история, а у меня сочинения. Сколько можно твердить одно и то же? Они же ничего не читают!
– Может, мы плохо объясняем? – тихо произнес Михаил Петрович.
– Нет, это они не хотят слушать! – вспылила Наталия Сергеевна. – Они уткнулись в свои телефоны и ничего не видят вокруг!
– Спокойно, Наташа, спокойно, – попытался успокоить её Михаил Петрович. – Не стоит так близко к сердцу принимать.
В этот момент в учительскую вошел Игорь Владимирович, математик. Его лицо, обычно сосредоточенное и невозмутимое, сегодня было каким-то особенно угрюмым. Он молча повесил свой плащ на крючок и прошел к кофеварке.
– Что-то случилось, Игорь? – спросил Михаил Петрович.
Игорь Владимирович вздохнул и налил себе кофе.
– Да так… ерунда. Родители опять жаловались, что я слишком строго оцениваю.
– Все они такие, – фыркнула Наталия Сергеевна. – Им всегда кажется, что их дети самые гениальные.
– Дело не в этом, – возразил Игорь Владимирович. – Дело в том, что они не понимают, чего я пытаюсь добиться. Я хочу, чтобы они думали, чтобы они не боялись решать сложные задачи. А они хотят только оценок.
– Добро пожаловать в реальность, Игорь, – усмехнулся Михаил Петрович. – Здесь всем нужны только оценки. Никому не интересно, что у тебя в голове.
Наталия Сергеевна вздохнула. Она знала, что Михаил Петрович прав. Школа давно превратилась в фабрику по производству оценок, а учителя – в обслуживающий персонал. И в этой системе не было места для творчества, для вдохновения, для чего-то настоящего.
– А помните, как мы мечтали, когда поступали в институт? – вдруг спросила Наталия Сергеевна, глядя в потолок. – Мы хотели нести знания, воспитывать новое поколение…
– Мечты, мечты, – перебил её Михаил Петрович. – Они разбиваются о суровую реальность.
– Не говори так, Михаил Петрович, – возразил Игорь Владимирович. – Нельзя терять надежду.
– Надежда – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, – отрезал Михаил Петрович.
В учительской повисла тишина. Каждый думал о своем, о несбывшихся мечтах, о разочарованиях, о тех детских обидах, которые до сих пор саднили в душе.
Наталия Сергеевна вспомнила, как в детстве мечтала стать поэтессой. Она писала стихи, полные юношеского максимализма и наивной веры в добро. Но однажды её стихи прочитал учитель литературы, старый и циничный человек, который сказал, что у нее нет таланта, что её стихи – это всего лишь жалкая пародия на настоящую поэзию. Эти слова сломали её, убили в ней веру в себя. Она перестала писать стихи и поступила на филологический факультет, чтобы учить других тому, чего сама так и не смогла достичь.
– Знаете, а я ведь в детстве хотел быть археологом, – вдруг сказал Михаил Петрович, нарушив тишину. – Представляете, раскапывать древние города, находить артефакты, узнавать тайны прошлого…
– И что же помешало? – спросила Наталия Сергеевна.
– Отец. Он сказал, что это не профессия, что я должен быть инженером, как он. Ну, я и стал. Инженером, который ненавидит свою работу. А потом меня сократили, и я пошел преподавать историю. И знаешь, что самое смешное? Я люблю историю. Но я ненавижу преподавать её этим детям.
Игорь Владимирович молчал, помешивая ложечкой кофе. Он тоже вспомнил свое детство. Он был очень способным мальчиком, легко решал самые сложные задачи. Учителя пророчили ему большое будущее. Но однажды он ошибся на олимпиаде, допустил глупую ошибку, которая стоила ему победы. И тогда он понял, что совершенство недостижимо, что всегда найдется кто-то, кто будет лучше, умнее, талантливее. И это знание сломало его. Он перестал стремиться к большему, перестал мечтать. Он стал просто учителем математики, человеком, который пытается научить других тому, чему сам так и не смог научиться.
– А я… я хотела стать балериной, – тихо произнесла Наталия Сергеевна.
