Началась эта история слякотной зимой 1991 года, в то время я еще верой и правдой служил несуществующему уж ныне государству, которому присягал не за живот , а за совесть нести службу в любой точке страны и за ее пределами. Звонок раздался абсолютно неожиданно от моего старого другана – Димки Сайдинова, с которым я познакомился в могучей кузнице кадров для практически всех отраслей нашего народного хозяйства, кроме своей целевой – в нашей родной керосинке. Связь наша прервалась, когда он по собственному желанию после окончания института пошел служить офицером-двухгодичником в нашу могучую и несокрушимую, а потом врал нам, что служил в Афгане, причем все мы понимали, что он врет, но поддакивали и просили вновь и вновь рассказать разные истории из его "боевой службы", а он рассказывал взахлеб, прерывая рассказ на то, чтобы выпить залпом стакан портвейна, и, по мере его действия, истории становились все трагичнее, трогательнее, прерывались иногда скупой мужской слезой на небритой щеке, но , как правило, действо это прерывал голос Ануфрия – Андрюхи Ануфриева, моего одногруппника, который после окончания все той же керосинки, естественно, пошел служить не на буровую, а в КГБ.
– Да не пи…ди, ты. Не был ты ни в каком Афгане!!!
Женщины наши, также всё знавшие и понимавшие, стыдливо отводили глаза, парни начинали увещевать Ануфрия :
– Андрей, ну зачем ты так? А может, он и правда там был? – хотя прекрасно знали, что его там и близко не было – служил он два года в Майкопской мотострелковой бригаде, а потом на учебной базе в Молькино.
Дима , прерванный на самом патетическом месте:
– … когда мы ехали на бронике по Кандагару, и раздались первые выстрелы по нам, то мой механик-водитель Ефим Марущак, в каком-то порыве, вначале закрыл бронещиток у меня , а потом уже у себя…
Вот на этом месте и раздалось саркастическое Андрюхино "не пи…ди". Когда я присутствовал при этой сцене впервые, был несказанно удивлен тем, что во-первых, если Димка врет, то зачем тридцатилетнему мужику это надо, и во-вторых, как спокойно к этому отнеслись все присутствующие. Оказалось в нашей компании, это стало уже традицией, я как-то это пропустил, видимо давно не встречались. Дальше я не переставал удивляться еще больше. Дима, резко прервав повествование, как будто тот самый Марущак не уберег-таки командира от душманской пули, смахнул слезу, встал на нетвердые ноги, скрипнул зубами и произнес, глядя исподлобья Андрею в глаза, словно через прицел автомата :
– Пойдем выйдем
– Пошли – совсем , как Верещагин в "Белом солнце пустыни" ответил тот и поднялся из-за стола.
Я попытался остановить их, лепеча, мол так нельзя, мы же все друзья и что-то еще подобное в том же духе. Как ни странно, остановила меня Лариска – Димкина жена:
– Да, ладно, Семен. Пусть идут, протрезвеют хоть.
Они ушли. Минут через пять, наши Пушкин с Дантесом вернулись. В отличие от знаменитых прототипов, оба живые, правда не совсем в том виде, в котором уходили на честный бой. Сели за стол, налили по стакану. Разговор продолжился, как ни в чем не бывало. Исподволь я рассматривал дуэлянтов, оценивая их потери. Дуэль закончилась явно не в пользу Димы. У него был разбит нос и под глазом явно обозначилась расплывающаяся краснота, обещающая превратиться к утру в полноценный фингал. Потери Ануфрия были таковы: физически он почти не пострадал – три неглубокие царапины от ногтей на левой щеке, но материальный урон Дима нанес ему несопоставимо серьезнее – разорванная рубашка и почти полностью оторванные пуговицы. Он выглядел, как неверный муж после разборок с женой, которая застала его за неприличным занятием со своей лучшей подругой. Я не преминул ехидно поинтересоваться у него – с какой это женщиной он сражался на лестничной клетке? В общем вечер продолжался, про инцидент никто не вспоминал, Андрей мирно беседовал Димой, обсуждая проблемы дошкольного образования детей в Москве. Позже мне объяснили, что это все стало уже в порядке вещей и даже получило в компании свое название : они выходили "биться". Вот такой человек был Димон.
Тем не менее, к моменту того телефонного звонка, мы с Димой умудрились провернуть пару дел и заработать кое-какие деньги – один раз продали армянам несколько армейских раций, украденных каким-то прапорщиком со своего склада и помогли арендовать складское помещение некоей фирме "Пансим". Вот эта-то фирма и стала одним из главных действующих персонажей описываемой мною истории.
Итак, звонок.
–Семен, заработать хочешь?
–Нет, бл…дь, не хочу. Что за вопрос?
–Я ща подъеду – не телефонный разговор, перетрём всё при встрече.
Через час мы уже сидели в нашем офисе – облупленной деревянной лавке в сквере между зданиями нашего военного института и Главным Управлением Кадров ВС СССР.
– Рассказывай.
– У Андрюхи Цесевича есть дядя.
– Радостно.
– Погоди щериться. Этот дядя командует российским фондом культуры. Название у него еще такое редкое – "Россия". А Цесевич у него в замах ходит.
– А чем они занимаются? Культуру в массы двигают? Цесевич? Да он же в матерном слове из трех букв четыре ошибки делает!
