1. Пролог - ОНА -
(Посвящается Лере С., Лере Б., и тебе, сэр Маркин)
Агния Викторовна Каверина перестала дышать пятнадцатого мая, в пятнадцать ноль-ноль, в возрасте тридцати восьми лет. А в семнадцать ноль-ноль открыли папку с её завещанием и прочитали его. Четырнадцатого мая, в семнадцать тридцать, когда Агния Викторовна ещё чувствовала себя прекрасно и все считали, что что-то сдвинулось к лучшему, она подписала несколько документов и решила все проблемы.
Во-первых, перестало существовать издательство "Искатели". Оно отдало права на свою последнюю книгу конкуренту и объявило себя банкротом. Во-вторых, всё имущество Агнии Викторовны Кавериной стало принадлежать никому неизвестному мужчине по фамилии Ростов. И только Валерия Андреевна, подруга усопшей, услышав его имя, помотала головой и выдавила, что не верит в эту дичь. В-третьих, оказалось, что квартира, все счета и даже машина Леры, дочери покойной, всё это больше не имеет никакого отношения к семье Кавериных.
- Она же не могла оставить дочь на улице? - спросили Валерию Андреевну, когда завещание было уже вскрыто, а Агния Викторовна похоронена. - Кто этот Ростов?
- Тот, кто только что ушёл, - бесцветно ответила Валерия Андреевна. - Она фактически завещала ему свою дочь.
Валерия Андреевна стояла во дворе арендованного прощального зала и смотрела вслед уходящему мужчине, который не проронил ни слезы на похоронах.
***
У моей мамы всегда была очень странная фантазия. Например, она мечтала умереть в день рождения, чтобы на памятнике была красивая дата. Ещё она просила одеть её не в платье, а в пижаму, чтобы казалось, будто она спит, а ещё, чтобы мы накрасили ей губы алой помадой или на крайний случай винной. Лежать хотела принципиально на боку, а не на спине, как будто смерть была ещё одним поводом доказать всем, что она не желает быть серостью. Хотя... В сущности мнение других маму никогда не волновало, вероятно, она просто не задумывалась над значением вещей, не задавалась вопросом: "Почему так, а не иначе?". Просто делала, что хотела...
Она категорически не хотела похорон. Маминым желанием было, чтобы я и две её лучшие подруги устроили «ирландский трип», который бы тянулся неделю или две. Ну и напоследок...
Она меня завещала. Как счёт в банке, дом или тачку.
Я не помню, как именно на это отреагировала, в те первые дни, когда ее не стало. Всё превратилось тогда в жуткую череду туманных картинок из чужой жизни, а информация поступала оттуда с трудом. Я устала. Очень устала за эти пять дней... и эти пять лет.
Большая Лера каждый день давала мне приличную порцию успокоительного, а потом я ничего не помнила, ничего не чувствовала и ни о чем не думала. Но вечно так продолжаться не могло, и реальность настойчиво вторглась в мой воображаемый мир, в котором моя самая большая любовь и самая верная подруга, моя мама… меня завещала.
Это не был заверенный нотариусом документ, просто бумажка в чёрном конверте из тачкавера, исписанная пером и тушью, для большей драмы.
Этот самый конверт я и сейчас сжимала в руках. Вспотевшие пальцы оставляли на бумаге отпечатки, силиконовый слой будто растворялся, пачкая кожу.
И вот это я отдам Ему.
Неизвестному мне человеку по фамилии Ростов, который, по мнению матери, должен обо мне позаботиться.
Я стояла перед его домом.
И он совсем не был похож на наш. Катастрофически.
Я выросла в современной многоэтажке, в красивой и очень просторной квартире. У нас была подземная парковка, где я оставляла мопед, а Мама свою маленькую смешную машинку. Потом машинка стала моей, а мопед переехал на Генеральскую дачу. У нас была консьержка, не было никакого «двора» и все, что нужно, располагалось на расстоянии вытянутой руки.
Улица, на которую меня привёл навигатор, была мне незнакома. Я стояла перед широким мраморным крыльцом, над которым висели огромные золотые цифры с номером дома.
Элиточка.
Я не знаю, кто Он. Кем Он приходился Маме или… мне? Я ничему не удивлюсь.
Большая Лера проводила меня только до этого великолепного крыльца, потом попрощалась и сказала, что на всякий случай побродит по торговому центру в паре кварталов отсюда.
- Зачем ты едешь? Ты не обязана, я сама могу созвониться с ним и разъяснить ситуацию с деньгами, - сказала она на прощание.
- А если он мой отец? Это возможно? - надежда не умирала.
- Я. Не. Знаю, - в который раз повторила Большая Лера. - Я не знаю было ли что-то между Асей и Ростовым и я… не знаю, кем был твой отец, - ложь. Но к этому я привыкла, у нас не было принято говорить о том, о чём человек говорить не хотел. Сущая белиберда для кого-то, и рабочее правило жизни для нас.
И Лера ушла, а я смотрела ей вслед, и думала, что мы попрощались. Почему-то казалось, что в этом доме с золотыми буквами я найду даже больше, чем думаю.
Чкалова, тридцать шесть.
Двадцать второй этаж.
Триста девяносто шестая квартира.
Я не собираюсь тут жить, я только хочу узнать, что имела ввиду Мама, когда составляла своё нелепое завещание.
Лифт мчался вверх с такой скоростью, что у меня на секунду начала кружиться голова. Это все мое воображение, которое мама упорно во мне развивала.
