Белые облака неторопливо плыли по небу, как кораблики, подгоняемые лёгким ветерком. Это похоже на половинку граната – вот и зёрнышки рассыпались вокруг белыми пятнами. Мама часто чистила ему гранаты, и он обожал набирать в горсть сладкие красные звёздочки, лопавшиеся во рту с сочным хрустом. Мама…
Мальчик грустно вздохнул, но стоило ему выглянуть в окно повозки, как он тут же приободрился. Он не хотел расставаться с родной Артаксатой, с мамой, с тенистым садом, где он любил играть. Но впереди его ждало приключение – удивительная страна, великий Рим. Место, откуда был родом его отец, самый отважный воин на свете. А мама обещала, что она тоже скоро приедет, и они заживут тут вместе. Правда, при прощании она вылила ему на макушку целую реку тёплых солёных слёз, но что с неё взять: мамы – они такие, им только дай повод, сразу слезами зальют. Он, конечно, тоже всплакнул, но так, чтобы никто не увидел – всё-таки ему было уже почти пять лет, а в таком возрасте плакать не полагается.
Караван медленно продвигался вперёд, колёса поскрипывали, а лошади бодро стучали копытами по каменной дороге. Няня сказала, что они уже вот-вот доберутся до этого Рима, так что осталось ещё чуточку потерпеть.
Он почти уснул под мерный стук колёс, когда вдруг повозку резко тряхнуло.
На секунду весь мир словно погрузился в тишину, даже птицы перестали выводить свои трели.
Первый крик разорвал воздух внезапно.
Громкий, хриплый, словно вой раненого зверя. Потом – ещё один. Лошади завизжали, вздымаясь на дыбы. Повозка тряхнулась так сильно, что мальчик вцепился в сиденье, сердце превратилось в молоточек, грозивший пробить хрупкое тело и вырваться из груди.
– Кто это? – прошептал он, но няня лишь крепче прижала его к себе.
В этот момент стрелы посыпались на караван, словно чёрный дождь. Одна из них с резким звуком вонзилась в дерево рядом с повозкой. Мальчик замер, чувствуя, как по спине поползли мурашки. Няня схватила его за руку и потянула вниз, под скамью.
Но было уже поздно.
Раздался резкий всхлип, и мальчик почувствовал, как тёплая, липкая жидкость капнула ему на лицо. Словно мама была рядом и снова плакала, обнимая его на прощанье. Он поднял голову – и увидел, как няня медленно оседает на пол, а там, где раньше был её правый глаз, теперь дрожит оперенье стрелы.
Он не закричал.
Всё вокруг превратилось в размытое пятно: звуки стали глухими, будто он нырнул под воду, а странный изменившийся в одно мгновенье мир остался там, наверху. Он видел, как падали стражники, как мечи сверкали в лучах заходящего солнца. Один из нападавших приблизился к повозке. Мальчик увидел его лицо – грубое, с глубоким шрамом через щёку. Их взгляды встретились.
И вдруг нападавший отвёл глаза.
Он что-то крикнул, и через мгновение мальчик почувствовал, как его грубо вытолкнули из повозки. Он покатился по земле и замер в придорожной канаве, затаив дыхание.
Лёжа там, он слышал, как постепенно крики затихают. Наконец, наступила тишина. Он не знал, сколько прошло времени. Может, минуты. Может, часы.
Когда он осмелился поднять голову, караван был уничтожен. Всё, что было в повозках или забрали, или разбросали вокруг. Люди лежали на дороге, как поломанные игрушки.
Солнце опустилось за горизонт.
Он был совсем один.
Глава I. Ubi finit mundus
Корабль медленно скользил по водам Понта Евксинского>1, рассекая гладкую поверхность моря. Фасис вырастал из утреннего тумана, как мираж: каменные дома с черепичными крышами усеяли подножье Колхидских гор, виднеющихся вдали, а узкие улочки спускались к самому берегу, словно небольшие речушки. Люди, снующие туда-сюда походили на блестящих форелей, косяком поднимающихся на нерест против течения. Гавань гудела: на разных языках перекликались матросы и рыбаки, кричали чайки, шумели торговцы.
Луций стоял на носу корабля, опираясь на поручни, и смотрел на приближающийся берег. Ветер трепал его светлые волосы, выгоревшие на солнце за время путешествия, а на лице играла едва заметная ухмылка. Он был в восторге от нового путешествия – а ещё больше от своего нового статуса адьютора>2 при центурионе преторианской гвардии>3 с особыми полномочиями. «С особыми полномочиями», – Луций в который раз прокрутил эти слова в голове. Звучало слаще, чем медовые пирожки (которыми он, кстати, давно не угощался).
Новоиспечённый центурион, правда, в настоящий момент командовал не центурией, а всего лишь декурией>4 временно спешенных на период морского путешествия всадников, но по сравнению с его недавним незавидным положением изгнанного из армии бродяги это уже было серьёзным прорывом.
– Почти на месте, – раздался за спиной хрипловатый голос Квинта. Он подошёл, скрестив руки на груди, и посмотрел на берег, будто оценивая потенциальное поле боя. – Как тебе вид?
Луций пожал плечами, пытаясь выглядеть равнодушным, но в голосе всё же прозвучала нотка восторга:
– Грязь и шум. Почти как дома. Надеюсь, хоть клопов в матрасах поменьше.
Квинт усмехнулся.
– Местные таверны могут дать фору римским, поверь.
К ним подошёл Деметрий, задумчиво оглядывая открывшийся перед ними город.
– Вы забываете о главном, – заметил он с лёгкой усмешкой. – Местное вино куда крепче римского. А вот от похмелья я вас спасать не стану.
