«был ли он началом чего-то неизвестного, или
стал уже – сам по себе – окончанием чьей-то мысли»
а. платонов
«есть вещи, которых нам не узнать наверняка»
с. беккет
Шумит. Тихо, негромко шумит…
Нет, не так, как вы думаете – шумит по-иному, почти бесшумно, но что-то всё же слышу. Что-то доносится изнутри, шумит, тревожит пространство. Пространство? Есть ли там пространство? Непременно! Значит, может шуметь. Как? Хотите знать, как шумит? На что это может быть похоже? Что ж… но как объяснить? Однако, попробовать стоит, стоит. Шумит тихо, негромко… Нет, нет, шумом это не назовёшь. Откуда там шум? Материи нет – шуметь нечему. В этом всё дело – её нет там. Говорю вам: ничего нет. Пустота! Не говорю о вязкой каше, о студне, заполнившем голову, точно вместительно-округлой пивной кружкой зачерпнули застывший кисель. Речь не об этом. О том, что там, да – там. О том, что внутри, да-да внутри, и ни о чём ином. О том, что там шумит, о том, что там может шуметь, о том, что вовсе не шумит, ибо – как? В том смысле: как может среди бесплотных всех этих образов – сотканных из призрачных, туманных обрывков невысказанных слов, непроизнесённых мыслей, внезапно возникших чувств – среди этих быстромелькающих фантомов (возникающих из ниоткуда, тут же исчезающих в никуда) что-то шуметь? Такие загадочные вещи объяснить незамысловатым, человеческим языком, почти непосильная задача… Теперь уразумели, какие сложные преграды встречаются всюду на этом пути? О, вовсе не следует думать, что эти препятствия случайны. Это было бы величайшим заблуждением и ужасной ошибкой; нет-нет, не ошибкой, пожалуй, это была бы одна из искуснейших и хитроумных ловушек. Неужели могу я в неё угодить? Думаю… нет, я почти уверен, что за всем этим стоят таинственные, непостижимые (нашим ограниченным, скудным разумом), могущественные силы.
Они шелестят. Едва слышно, когда начинают шевелиться, когда начинают легкомысленно считать, что и они существуют… Можно сравнить их с ангелами в бесплотном, незримом мире. Нет, не совсем так: скорее уж с образами ангелов. Шелест, который они издают, похож на лёгкий всхлип переворачиваемой страницы. Нет, опять не точно, опять надуманно, опять вскользь. Быть может, на трущиеся, цепляющиеся друг за друга, груды, ворохи букв и знаков? Так, пожалуй, лучше, намного лучше. Впрочем, это всего лишь ощущения, чувства, слова. Они возникают всегда по-разному: иногда часто, иногда надоедливо, иногда возникают редко, иногда и вовсе не возникают. Мысли тут ни при чём. Бывает, думаешь о чём-то простом, грубом, даже обыденном, а вот и зашелестело, зашелестело, зашелестело… Лёгкий взмах, за ним другой, третий, и – кружат, кружат, вьются роем мошкары. Нет, конечно, роя никакого нет, иначе это было бы невыносимо. Рой свёл бы с ума! Разве такое бывало? Нет, пожалуй, нет, но что-то похожее, что-то очень похожее – было, конечно было…
Справиться с этим нет сил, по крайней мере моих – точно не достает. Бессильно тело, и разум бессилен, а они: эти фантомы, эти образы – такие бесплотные, такие наглые – и не думают прекращать свой напор, свой натиск; они и не помышляют проявить милосердие. Да и нет у них никакого милосердия, нет у них чувств, нет каких-либо угрызений, да и совести тоже нет. К чему она им? А ведь похожи на ангелов, похожи… Когда-нибудь слышали об ангеле милосердном, об ангеле совестливом? «Иди и сделай для Меня», – говорит Господь. И идёт и делает, полагаясь на Бога, и приходит, и кладёт меч, и говорит: «Совершил, готово». «Ступай», – говорит Господь. И отходит до времени…
На кого полагаются они, когда подступают ко мне? Не знаю, не знаю… но, в отличие от Его слуг, нельзя назвать этих послушными, о нет! Больше сходства у них с отпавшей той третью: они зудят, они докучают, они досаждают, они мучат. Да-да чаще всего мучат, а ещё изводят, выматывают, донимают, не отступая ни днём, ни ночью. Думаешь: ночью ослабнет их напор, во мраке перепадет хоть немного отдыха… Куда там! Бывает, правда, но… Чем досаждают? Каковы их требования? Ну, в общем-то, довольно просты: освободить, облечь их во плоть, отпустить на волю.
Всем нужна свобода, оказывается, даже этим фантомам. Сами-то знают, зачем она и что будут делать с ней? Не понимают своим извращенным, крошечным умом, что свободу нельзя подарить: она либо есть, либо… Но откуда им знать об этом?! Собираются там, в своей темноте, шепчутся, воют, стонут, канючат, вопят, требуют: дай нам её! Дай… дай… Что станут делать с ней, погрязшие во тьме, грязи, склоках, жаждущие не делать ничего? Дай нам её… дай! Наивные глупцы, невежды, как освободитесь от тёмного своего прошлого, как соединится со светом чёрное ваше нутро? Не такие уж и наивные. Нет, они прекрасно знают, что им нужно, их не проведешь, не обманешь. Бесполезно, бесполезно увещевать их, взывать к разуму… Откуда у них разум? Кто дал его им? Как будто визгливые, надоедливые, капризные дети, непрестанно вопят они одно и то же, одно и то же:
Пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас пусти нас…
