Подол лимонно-желтого платья в белый горошек и панама в тон сливаются с ковром из одуванчиков, в который превратился в начале знойного июня зеленый луг за дачным домом.Я слышу бабушкин встревоженный голос:— Соня! Соня! Она мечется по заднему двору и заламывает в отчаянии руки, а мне, пятилетнему ребенку, затаившемуся в двадцати метрах, интересно следить за ее реакцией. Бабушка всегда очень сильно обо мне беспокоится, даже слишком сильно — это я понимаю. Все из-за тети Сони, наверное. Но я ведь не делаю ничего плохого — ушла погулять. Зачем же так переживать?Надо мной в чистом глубоком небе плывут пушистые облака, рядом, тяжело перелетая от одуванчика к одуванчику, грозно жужжит толстый шмель, за рекой звонко лают собаки.Бабушка сворачивает за дом и скрывается из виду, лишь ветер приносит ее крики со стороны улицы, а я загадочно улыбаюсь и пригибаюсь еще ниже к земле, упираюсь ладошками в ее теплые комья... Странное резкое шипение раздается из—под руки, отпрянув назад, я зажмуриваюсь — живой толстый шнурок, обвитый блестящей черной проволокой, застыл возле моих ног. От ужаса не могу пошевелиться.— Это гадюка. Не дергайся. Она уползет... — тихо и быстро говорит кто—то у моего плеча, и маленькая пятерня с растопыренными пальцами зависает над ней в предостерегающем жесте. Помедлив немного, змея и вправду скрывается в высокой траве.— Ты Соня? Тебя ищут! — сообщает голос.Поднимаю глаза и вижу бледного белокурого мальчика, похожего на прозрачное доброе привидение. Продолжаю дрожать от омерзения к ползучему гаду, но светлая улыбка мальчика и его удивительные глаза выгоняют из головы все дурные мысли.— Тс-с-с! Не выдавай меня! — прошу. — А что ты здесь делаешь?— Хочу стать невидимкой...— Ха! Я тоже хочу!— Тогда садись рядом. У тебя все получится. На тебе ведь желтая майка!Кивнув, мальчик быстро опускается на корточки.— Откуда ты знал, что она не укусит?— Змейки не нападают по собственной воле. Зря дачники убивают их. Лучше бы давали им уползти и спокойно жить...Солнышко греет худые детские спины — прошло довольно много времени. Мы разговариваем о мультиках и игрушках, рвем цветы, и я смотрю, как ловко длинные пальцы мальчика сплетают гибкие, истекающие липким соком стебли в нарядный венок, улыбаюсь и чувствую себя просто замечательно. Мне надоела бабушка, с ней скучно. Я здесь всего три дня, а уже так хочу домой, к маме...— Ты откуда? — спрашивает мальчик. — Ты новенькая?— Да, я теперь тут всегда буду жить. С бабушкой, в Микрорайоне...— А я живу совсем недалеко. На Заводской.— Мне нельзя дружить с ребятами с Заводской. Бабушка запретила! Говорит, что они страшные! — Я кашляю в кулачок, а мальчик весело смеется:— Я страшный?— Не-е-ет...Детская память не сохранила подробностей, картинки того дня, перемешавшись, складываются в новую, на которой кто-то из взрослых бесцеремонно хватает меня под руки, и бабушка кричит:— Соня! Как ты могла! Нельзя одной выходить из дома, ты забыла?— Я не одна! — реву от обиды. — Мы играем тут с мальчиком!— С каким еще мальчиком, Сонюшка? Нет здесь никого!Воспоминания не уходят из памяти, особенно красочными становясь в моих снах.Я так и не узнала имени того мальчика — он растворился в воздухе, пропал... Но ощущение покоя, свободы и солнца, никогда потом не повторившееся, навсегда осталось со мной. Как и взгляд не по годам усталых детских глаз маленького человека, спасшего меня в момент первой в жизни реальной опасности.— Соня! Соня! — снова слышу я и возвращаюсь в действительность: раннее утро угрюмо смотрит в окна комнаты, бабушка, поглядывая на часы, одной рукой стаскивает с меня теплое одеяло. — Вставай. К доктору опоздаешь!_______________________________________
*А. Лысиков (Дельфин) "Ждут" ("Существо", 2011 г.)
***
Теплый сон не отпускает даже наяву, тревожит и радует — в приподнятом настроении я собираюсь в городскую поликлинику. Бабушке нужно на работу, и я поеду туда одна.Азарт щекочет душу — возможность вот так выбраться в город представляется мне крайне редко, даже не верится, что бабушка на это решилась.Она подозревает у меня наличие страшных болезней, страдает бессонницей и пьет успокоительные — все оттого, что за лето я сильно похудела. И я никогда не признаюсь ей в том, что не ем специально. И что ее еда каждый раз становится поперек горла и оказывается выброшенной в унитаз.— Сонюшка, как только доберешься — обязательно отзвонись! И после визита к врачу тоже! Незамедлительно! — напутствует бабушка из прихожей, откуда долетает тяжелый запах ее парадно-выходных духов. Хлопает дверь, в замке поворачивается ключ, квартира погружается в тишину.— Угу... — отзываюсь я глухо и удрученно напяливаю на себя белую блузку и серую юбку, скрывающую колени.***— Алло? — бабушка дует в трубку и громко кричит: — Соня? Что сказал врач?— Что со мной все в порядке! Направил на анализы и выписал витамины. Я резко выросла, потому и похудела! — торжественно вру, прогуливаясь по беленому больничному бордюру.— Яблочек по пути купи! И сразу домой!— Батарея садится! Прости! — отключаюсь и удовлетворенно прячу телефон в карман.В отличном расположении духа сворачиваю к небольшому магазину, набираю в пакетик и взвешиваю зеленые яблоки — сама, без присмотра, совсем как взрослая. Здорово, что бабушка сегодня не смогла отпроситься с работы.Ликуя, по центральной улице шагаю к остановке, и последний августовский день расцветает вокруг буйством слегка полинявших красок.Завтра в школу. Меня ждет десятый класс. Мне шестнадцать, но бабушка напрочь отказывается помнить об этом.***
