Холод пронизывал насквозь. Несмотря на летнюю ночь, сквозняк, пробиравшийся сквозь щели старой мастерской, казался колючим, словно тысячи ледяных игл вонзались в кожу. Элиас поежился, плотнее запахнув тонкий шелковый халат. Материал, когда-то бывший символом достатка и утонченности, теперь казался жалкой пародией на защиту, лишь подчеркивая его нынешнюю уязвимость. Он стоял перед огромным, в полный рост, зеркалом, прислоненным к стене, и всматривался в собственное отражение, словно пытаясь найти там ответы на вопросы, которые терзали его душу.
Он видел бледное, изможденное лицо, обрамленное спутанными прядями темных волос, тронутых первой сединой. Глаза – некогда яркие и полные жизни, сейчас потускнели, в них читалась лишь усталость и какая-то странная, зловещая сосредоточенность. Под глазами залегли глубокие тени, свидетельствующие о бессонных ночах, проведенных в раздумьях и сомнениях. Тонкие губы, обычно тронутые ироничной полуулыбкой, сейчас были плотно сжаты, выдавая внутреннее напряжение. Он больше не видел в отражении художника. Там был лишь призрак, тень человека, одержимого маниакальной идеей, которая поглотила его целиком, выжигая изнутри все человеческое.
Мастерская тонула в полумраке. Единственным источником света была настольная лампа, стоявшая на столе рядом с мольбертом. Ее тусклый свет выхватывал из темноты лишь отдельные предметы – беспорядочно разбросанные кисти, баночки с краской, испачканные палитры, глиняные слепки. В воздухе витал густой, удушающий запах скипидара, масляных красок и чего-то еще, неуловимо мерзкого, какого-то сладковато-гнилостного аромата, который заставлял Элиаса морщиться.
Он медленно подошел к мольберту. На нем, вместо привычного холста, стояла большая фотография. Цветное изображение молодой женщины, стоящей на залитой солнцем лужайке. Сара. Ее лицо было открытым и приветливым, глаза лучились радостью и беззаботностью. Она улыбалась солнцу, словно впитывая в себя его тепло и энергию. Жизнь била в ней ключом, и эта жизнь, эта светлая, невинная энергия, должна была скоро угаснуть. По его вине.
“Пустой холст,” – прошептал Элиас, его голос звучал хрипло и тихо, словно шелест осенних листьев. Он протянул руку и нежно коснулся пальцем изображения Сары. “Он жаждет красок, жаждет истории. Он ждет, чтобы его наполнили смыслом.”
Элиас знал, что то, что он затеял – безумие. Общество назвало бы это преступлением, мерзким и непростительным. Но в его воспаленном сознании это было не просто убийство. Это было искусство. Единственный способ выразить ту боль, то отчаяние, тот гнев, которые терзали его душу и не находили выхода. Он создавал шедевры, используя человеческое тело в качестве материала, как скульптор использует мрамор, как художник использует холст и краски. Он верил, что только так сможет донести до мира свою правду, свою боль, свою гениальность.
В комнату вошла фигура. Сгорбленная, одетая в длинное темное платье, она двигалась бесшумно, словно тень. Это была Агнесса, его давняя помощница и единственная, кто знал о его планах. Она остановилась в дверях, наблюдая за ним своим пронзительным взглядом. Ее глаза, глубоко посаженные в морщинистом лице, казались бездонными колодцами, полными мудрости и понимания.
– Ты уверен, Элиас? – спросила она, ее голос был тихим и скрипучим, словно старая дверь. – Еще не поздно остановиться.
Элиас вздрогнул и обернулся к ней. В ее голосе он услышал не осуждение, а лишь беспокойство. Агнесса была рядом с ним уже много лет, она знала его лучше, чем кто-либо другой. Она была свидетельницей его взлетов и падений, его гениальных прозрений и его самых темных кошмаров.
– Я должен, Агнесса, – ответил он, его голос звучал глухо. – Я не могу остановиться. Это… это моя судьба.
– Судьба? – усмехнулась Агнесса. – Судьба – это лишь красивое оправдание для наших собственных слабостей. Ты сам выбрал этот путь, Элиас. Не вини судьбу.
– Я не виню судьбу, – возразил Элиас. – Я принимаю свою судьбу. Я знаю, что это безумие, я знаю, что это неправильно. Но я не могу иначе. Я должен создать это. Я должен доказать… доказать, что я чего-то стою.
– Доказать кому? – спросила Агнесса, ее глаза сузились. – Обществу, которое тебя отвергло? Критикам, которые тебя осмеяли? Ты хочешь доказать им свою гениальность ценой жизни невинного человека?
Элиас отвернулся от нее, не в силах выдержать ее пронзительный взгляд. Он подошел к окну и посмотрел на ночной город. Огни далеких домов мерцали, словно звезды на черном небе. Он чувствовал себя одиноким и потерянным в этом огромном, безразличном мире.
– Ты не понимаешь, Агнесса, – сказал он, его голос дрожал. – Это не ради них. Это ради меня. Я должен доказать себе, что я способен на нечто большее, чем просто рисовать красивые картинки. Я должен создать нечто, что потрясет мир, что останется в истории.
– А ты уверен, что это искусство, Элиас? – спросила Агнесса, подойдя к нему ближе. – Или это просто способ выплеснуть свою злобу и ненависть?
Элиас молчал. Он не знал, как ответить на этот вопрос. Он сам сомневался в том, что делает. Но он не мог признаться в этом даже себе.
