Перед вами подборка журнальных очерков, нечто вроде приглаженной автобиографии под осторожным заглавием «Публичные признания» («Тайные признания» никогда не будут написаны). Прежде чем взяться за ручку, я сформулировала для себя несколько правил:
• Не проходиться по поводу членов моей семьи.
• Не писать о собаках и кошках.
• Не цитировать таксистов.
• Избегать личных местоимений: я, мне, меня.
Я нарушила почти каждое правило почти в каждом очерке. Мой муж, человек многострадальный, но терпеливый, на этих страницах фигурирует постоянно. Билла и Макса (пса и кота соответственно) вы встретите чуть позже, и не раз, а слова таксиста по имени Элиас, которые я все же перенесла на бумагу, навлекли на нас обоих гнев Великого человека, этого клоуна Джеффри Арчера[1].
Мы подружились с Элиасом, исколесив греческий остров Скирос вдоль и поперек, от аэропорта до гавани, в поисках моего пропавшего мужа. Пока мы катались с одного конца острова на другой, Элиас поведал, что как-то возил Джеффри Арчера, а также Мэри и их гостей по скиросским магазинам керамики, где они гребли все подряд. По-видимому, коллекция у Великого человека впечатляющая, хотя, следует отметить, не все разделяют его вкус. Элиас подъезжал к порту, забирал Великого человека с личной яхты, и они отправлялись в набег за керамикой. Я, естественно, полюбопытствовала, каков великий Арчер на отдыхе. Элиас ответил: «Сью, он мне говори как собака».
Ну не возмутительно ли, что Арчер так грубо обошелся с Элиасом? (Парень, между прочим, с университетским дипломом и ведет себя прилично, в отличие от Арчера.)
Я так и написала, хотя, признаться, не без опаски. Когда я в следующий раз попала на Скирос, Элиас потряс меня сообщением о звонке взбешенного сэра Арчера.
– А мне плевай, Сью, – со смехом добавил Элиас. – Он свинья.
Сотрудничать с журналом «Сейнсбериз магазин»[2] я согласилась после чудесного обеда с Делией Смит[3] и редактором Майклом Уинн-Джонсом в клубе «Королевского общества автомобилистов». До тех пор я с ними не встречалась, но знала, что они затеяли издавать новый журнал и хотят со мной о нем поговорить. Услышав «новый журнал», я пала духом.
В этих на первый взгляд невинных словах обычно таится западня. На деле они означают: отдай мне свои кровные денежки, я их «инвестирую» в издание, которое никто не будет читать, и после многих тревог и трудов я твои денежки подожгу и развею горящие банкноты по ветру, чтобы ты их уж точно никогда не увидела.
Смеха было много, выпивки не меньше. Объявив за супом, что не потяну еще одной работы, за горячим я убедила себя дать согласие. И за кофе услышала собственное заявление, что буду счастлива писать для нового журнала по восемьсот слов в месяц. Подумаешь, восемьсот слов. Да это пыль. Настрочу в поезде, по пути из Лестера до вокзала Сент-Панкрас, или на кухне, пока пирог каменеет в духовке. Я уже представляла, как с элегантным блокнотом и перьевой ручкой сижу в уличном кафе, оттачивая и полируя восемьсот мудрых и остроумных слов.
Вы уж простите мне мой смех. Эти восемьсот слов я большей частью тянула из себя клещами. (Кстати, вспомнила еще одно правило – избегать клише как чумы.)
По-моему, я ни разу не сдала в срок эти восемьсот слов. Позор, да и только. У меня нет права называться профессиональным писателем. Профи встают на заре и шагают в кабинет. Подумав минутку, печатают восемьсот внятных слов через два интервала. Чуть подправив шедевр, отсылают его редактору, предварительно черкнув пару любезных фраз от себя. Убеждена, что нормальные журналисты на меня не похожи: они не валяются в постели, дрожа от страха и стуча зубами, не изводят всех, кто согласен слушать (в последнее время желающих мало), стонами «Не могу я. Мне не о чем писать». В свое оправдание и по совету нашего семейного доктора Иглбургера поясню, что мое здоровье накладывает кое-какие ограничения на работу.
Журналы такого качества, как «Сейнсбериз мэгазин», не верстаются за одну ночь. Нам пока далеко до изданий типа информационного бюллетеня «Общества любителей черепах». Я вынуждена писать очерки заранее, за три месяца, так что злободневность исключена, поэтому я не могу проехаться по поводу событий в стране.
Очень надеюсь, что мои заметки придутся вам по душе. Лично я не смогу их больше перечитать ни разу.
Сью Таунсенд
Лестер, июль 2001 г.
Два года назад я впервые увидела «Ага». Она стояла в жилище чокнутого журналиста, покрытая двадцатилетним слоем сажи, но с моей стороны это была любовь с первого взгляда. Меня покорили тепло, сила, классический силуэт плиты и то, что она всегда горяча и наготове. «Ага» счастливо совмещает в себе массу качеств, которые так часто ищешь и так редко находишь в любимом.
Я заказала рекламный буклет и мусолила его днями напролет. Вызубрила терминологию: «Ага» двухсекционная, четырехсекционная, «с режимом подогрева». Выстрадав решение, позвонила в фирму, чтобы сделать заказ: «Мне бы двухсекционную, кремовую. Будьте добры». Голос на другом конце провода сообщил, что необходимо предварительное собеседование: фирма должна убедиться, что я «подхожу». Надо же, какие строгости! Купить кухонную плиту, оказывается, не проще, чем усыновить младенца или пристроить отпрыска в Итон.
