Я прислонилась спиной к стене и соскользнула обессиленно вниз, на пол. Ладони соприкоснулись со спасительно холодным гладким паркетом, возвращая ощущение реальности постепенно, шаг за шагом. Еще немного, и лавина из смешанных чувств обрушится на меня и собьет с ног. Усилием воли я попыталась защититься от нее: дозированно пропускать эмоции через себя, стараясь сберечь хоть что-то от меня прежней. От меня настоящей.
Глаза щипало не то от собственного пота, не то от солоноватой крови врага, которая была, казалось, разлита повсюду: на стенах, обрывках сожженных бархатных занавесок и даже на высоком потолке. И как только в ком-то могло оказаться столько крови?
Внутри меня раздалось довольное урчание Каандора, и я почувствовала, как сила волнами возвращается к духу. Его внутренний покой должен был передаться мне, но этого не произошло. Взгляд цеплялся за ужасную картину и отказывался отпускать страх. Все время казалось, что стоит только расслабиться на мгновение и отвернуться, как враг поднимется вновь и нанесет решающий удар, когда я буду этого меньше всего ожидать, а моих сил уже не хватит, чтобы ответить.
Но враг оставался безмолвно лежать на полу в луже собственной крови. Глаза его заволокла посмертная пелена, отчего взгляд казался кукольным, стеклянным.
У меня затряслись руки. Я не могла поверить, что сделала это.
Вот он, конец истории. Я стала тем, кем больше всего боялась, – убийцей. И если бы мне вновь пришлось выбирать, я без раздумий сделала бы это снова, чтобы спасти своих друзей.
Голова закружилась, и я почувствовала, как впервые за битву мерзко свело живот под ребрами, точно кто-то выжимал меня изнутри, с усилием выдавливая последнюю часть человеческого, что еще во мне оставалась.
«Дыши. Глубже», – раздался голос Каандора, и я прислушалась к совету, запрокинула голову. Перед глазами вновь мелькнул итог моих «трудов». Всего на мгновение, мне стало только хуже. Концентрируясь на дыхании, я хотела увести свой разум как можно дальше от злополучного зала, где воздух пах горячо и солоно. Вот только все это совсем не напоминало успокаивающий аромат моря, каким я его помнила по нашему последнему совместному отпуску с отцом. Наоборот, знакомый запах, что наполнял мои легкие вместе с каждым глубоким вдохом, пробуждал внутри обжигающую горло жажду.
Должно быть, в этом году мы никуда вместе с папой не поедем. Возможно, и в следующем. И вообще никогда.
Я застонала от разочарования и поспешила зажмуриться. Глаза защипало еще сильнее, и я машинально потерла их рукой, отчего стало только больнее.
Кто-то мягко коснулся моей руки, призывая остановиться.
– Погоди, – сказал он чуть хрипловатым голосом и осторожно отвел мою ладонь подальше. – Сделаешь только хуже.
Я вздрагиваю от неожиданности, когда чувствую его прикосновение к своему лицу, все еще не способная умерить внутри пыл после битвы. Аккуратно и бережно он что-то промокнул вокруг моих глаз, а затем стал вытирать выше, на лбу.
– Готово, – он отстранился и сел рядом. Только после этого я рискнула вновь открыть глаза и попробовала хорошенько проморгаться. Стало действительно лучше, если в сложившихся обстоятельствах подобное определение вообще было возможно.
Из противоположного конца зала послышались тихие шаги. Кто-то шел медленно и осторожно, мягко продвигаясь к нам. Мое тело напряглось, и я уже собиралась встать, но он придержал меня за плечо, не позволив подняться.
– Тише, – он провел ладонью по моим волосам, точно не рискуя вновь коснуться кожи. – Это твой отец.
– С чего ты взял?
– Любой нормальный человек увидел бы кровь еще с порога и поспешил уйти куда подальше, а не приблизиться.
Не успел он договорить, как на пороге зала, озираясь по сторонам, с пистолетом на изготовку, показался отец. Папа оглядел помещение, тяжело вздохнул и опустил пистолет. Он провел рукой по волосам, в которых за последнее время прибавилось седины. Отец выглядел озадаченно, и все же тревога и страх, что отчетливо читались в его глазах, когда он только зашел, рассеялись, а поза стала расслабленнее. Думаю, папа просто был рад тому, что я жива. Но это не отменяло последствий, с которыми теперь нам всем предстояло иметь дело. За ним в зал зашла и мама.
– Я не представляю, как мы все это объясним Татьяниному отцу. – Отец убрал пистолет в кобуру.
– Предлагаю вновь разжечь огонь и спалить к черту этот зал, – послышалось откуда-то сбоку, и я обернулась на голос.
Макс сидел на полу, весь, как и я, перепачканный кровью. Он щелкнул пальцами, и над ними появился огонек.
– Только скажите.
