Дома все были заняты своими делами. Жена, сидевшая в кресле с поджатыми ногами, кивнула на его приветствие головой и, не отрывая взгляда от телевизора, спросила:
– Ты ужинал?
– Нет, – ответил он, раздеваясь в прихожей.
– Тогда приготовь себе что-нибудь сам. Все уже поели.
С плохо скрываемым раздражением Дольский подумал, что с недавних пор жена перестала его замечать. Не потому ли стало так тяжело возвращаться домой? А ведь он её любит. Любит! Что-то ушло из их отношений. Но что? Чувства или крайности? Раньше они могли часто ссориться, иногда даже по пустякам, но зато потом как мирились! А теперь? Она перестала целовать его на прощание. Избегает взгляда. Не замечает. Почему? Или ему это только кажется? Как сейчас…
Дольский снял с себя плащ и принялся за ботинки.
Что же случилось? Где? Когда он проморгал? Бояться этого или радоваться? Любят ли они всё ещё друг друга или уже только терпят? Может, она охладела к нему и теперь даже не считает возможным скрывать от него своё равнодушие? Или просто время берёт своё и, бурная река их любви достигла, наконец, спокойных берегов? Просто пришло время, когда страсть и поиск взаимных наслаждений сменяется теплой дружбой? «Придёт время, и ты узнаешь», – вспомнил он слова, услышанные в баре. – «Придёт время…» Придёт или уже пришло?
– Почему так поздно? – спросила его жена, когда он зашёл в комнату. – Я просила тебя купить продукты к ужину. Где они? Ты не забыл ещё, что у тебя помимо работы есть ещё и семья? И перед ней у тебя есть тоже кое-какие обязательства.
– Не забыл.
– Ты пил что ли? – внезапно спросила она, и Дольский почувствовал в её голосе напряжение. – С кем?
– Один.
– Не ври. Почему ты в последнее время так часто врёшь? Противно.
Она повернулась к нему лицом и, посмотрев на него внимательнее, сказала:
– О, тебя, я вижу, ещё и побили. Очень мило. Уж не благодарные ли больные оставили свои следы на твоём благородном челе?
– Я просто упал.
– Ничего себе упал. С какого этажа?
– Не с какого этажа, а на улице. И, пожалуйста, прекрати меня доставать. Я совсем не в настроении.
– А я в настроении?
– Маша, успокойся. Не старайся быть хуже, чем ты есть.
– Да надоело. Просто надоело. Понятно? Устала. Если бы ты зарабатывал хотя бы прилично, то я могла бы ещё понять. А так – чего ради так уродоваться? Создаётся впечатление, что твои больные ближе тебе, чем твоя собственная семья.
– Я – врач.
– Тоже мне аргумент! Это твой выбор. Но я не собираюсь за него отвечать. Так что сделай одолжение, постарайся, чтобы твои проблемы на работе не отражались на твоей семье.
– У меня сегодня умер больной.
– А то я слышу это в первый раз. Сожалею, но людям свойственно иногда умирать. Что ж теперь из-за этого свою жизнь коту под хвост?
– Послушай, ты же знаешь, что я тебя люблю.
– Не похоже, – она возмущённо отвернулась.
Не желая продолжать ссору, Дольский прошёл в соседнюю комнату, откуда доносились шум и отчаянный детский крик. Сын и дочь дрались подушками на диване и весело хохотали.
– Папа! Привет! – закричал, не прекращая побоища, сын.
– Папочка пришёл! – Дочка радостно заорала и, бросив подушку, быстро сползла с дивана. – Кто первым добежит до папы?!
Увернуться Дольский не успел. С диким криком они врезались ему в ноги и живот так, что он охнул и согнулся. И боль снова напомнила о себе. Одновременно с нею он почувствовал и что-то новое непривычное в своих ощущениях. Словно с их прикосновением к его телу в нём снова зазвучали смутно уловимые голоса. Но о чём они говорили, он разобрать не мог.
– Папа, а что у тебя с лицом? – спросил, слегка отстраняясь от него, сын.
– Упал, Антоша.
– Ага, – Антон недоверчиво улыбнулся. – А потом тебя ещё долго били.
– Папочке, наверное, больно? – посочувствовала ему дочь Лиза и тут же радостно сообщила: А мы тут играемся!
– Вижу, – признался Дольский, окидывая взглядом разгромленную комнату. – А убирать кто будет? Или опять папа? Нет. Я отказываюсь.
– Да что тут убирать? – закричал сын. – Вместе всё сделаем!
– Да, сделайте одолжение и потом сразу спать.
– Ну, папочка! – застонали дети. – Ещё пять минут!
– Нет, три, – решил он поторговаться.
– Четыре!!
– Хорошо, но не больше. Через четыре минуты всё убрать, почистить зубы, в туалет и спать.
– Ладно! – хором согласились они. – А ты с нами не будешь играть?
– О, нет-нет. Только не сегодня.
На кухне он приготовил себе бутерброды и выпил чай. В коридоре, борясь за право первым попасть в туалет, зашумели дети. Судя по победному смеху сына и громкому плачу дочери Дольский понял, что она проиграла.
– Папа! Папа! А Антон меня толкнул! – жалобно выкрикнула Лиза, но у него не было сил даже ответить ей. Дочь вошла в кухню, аккуратно закрыла за собой дверь и повернула к нему свое скорбное лицо.
– Папа! А меня Антон обидел. Он – нехороший. Девочек толкает и не извиняется. А они от этого плачут. Можно я тебе немножко поплачу?
– Давай, – тихо ответил он, и они обнялись.
– За то, что ты пострадала, я тебе разрешаю лечь спать на одну минуту позже него.
– Ура! – Лиза с криком убежала, и он услышал, как в другой комнате она всем радостно сообщала о добытой ею в боях и плаче привилегии.
