Сельская десять-одиннадцать
Напрасно наш творец привил к рассудку завязь
воображения – так появилась зависть…
Пьер де Ронсар «На окончание комедии»
– Спасибо, Ольга Павловна, чаю не надо. И сочников. И круассанов тоже. Лучше кофейку, и покрепче, – районный судья извинительно развёл руками в ответ на непонимающую гримасу секретарши, за многие годы привыкшей к обильной сладкой утренней чайной церемонии начальства. А в довершение произнёс нечто совершенно невообразимое, – Да, и без сахара, пожалуйста.
«А вот чего-нибудь покрепче действительно не повредило бы, – мелькнула унылая мысль, – И лучше не кофе. Тут без водки не разберёшься… Только нету у неё ни водки, ни виски, ни коньяка, а если и завалялась бутылочка-другая, всё равно не даст. Придётся на сухую соображать, что бы всё это значило…»
Вадим Бережно́й откинулся на спинку кресла и ещё раз начал читать с начала невесть откуда взявшееся на экране монитора письмо. Вчера его не было, в этом он мог поклясться чем угодно. И позавчера не было, и третьего дня. Оно появилось сегодня, полторы минуты назад, как только он открыл папку с делами, назначенными к сегодняшнему слушанию.
Если быть уж совсем точным, то этих папок у него две – одна реальная, картонная с матерчатыми завязочками, где аккуратной Ольгой Павловной в строгой последовательности подшиты относящиеся к делу бумажные документы, и другая, виртуальная. Эта открывается двойным кликом мышки, в ней те же сведения, а ещё – готовый проект решения. Можно назвать и приговором, но это суровое слово применяется в уголовном судопроизводстве, а ему уже который год поручаются лишь дела гражданские, попроще.
«Наверное, это где-то правильно – старый конь, как известно, борозды как бы не портит, но и глубоко как бы не пашет… Старый, да-а-а… Реальный конь уже в двадцать лет – дряхлый старец и портит не бо́розды, а в основном воздух, так что судья с моими шестью десятками по лошадиным меркам трижды старичок. И здоровье, если верить врачам, не слишком, и задора-рвения немного, да и послужной список небезупречен… а всё-таки где-то и обидно, самую малость.»
Относительно пахотных способностей «старого коня» один из молодых да ранних деятелей в судейских мантиях с месяц назад высказался в кулуарах примерно так: «Наш Бе́режный борозду при всём желании не испортит, и не только в силу возраста – импотенцию у пузатых алкашей никто не отменял…» Сказал во всеуслышание и заржал бодрым жеребцом, наверняка зная: едкую шуточку доведут, обязательно донесут до адресата. Скотина.
Опровергать злобные инсинуации Бережной не собирался. Жена не в претензии, а о прочем никому знать не полагается. А вот касательно давнего пристрастия к «кое-чему покрепче»… тут что есть, то есть. Есть, и никуда от этого не денешься, как и от вошедшей в плоть и кровь привычки, плюнув на врачебные и начальственные запреты, всласть надымиться после окончания рабочего дня прямо здесь, в кабинете, открыв окошко.
И ещё парочку сигарет – перед сном, чередуя затяжки с глотками коньяка, под недовольное бурчание супруги. И поесть судья любил, ел часто, много, вкусно и обязательно жирно, каждую трапезу завершая парочкой пирожных либо булочек с чашкой сладкого чая или кофе. Талии как не стало много лет назад, так и нету, а одышка, напротив, раз возникла и с тех пор не отступает, даже на третий этаж без неё не подняться… но в этом, скорее всего, виновата сидячая работа. Что же ещё?
Когда-то очень давно ветеран райсуда представлял себе свою жизнь и работу совсем по-другому. Поступить на столичный юрфак оказалось непросто – пробиться в заветный ВУЗ Вадька сподобился лишь с третьей попытки, а после второй неудачи под пение трубы загремел в солдаты. Тем лучше – злее стал, настырнее, или, как он выражался, целеустремлённее. Да и ходатайство командования, оно же целевое направление, оказалось очень кстати. Приняли.
Отучился, согласно тому же целевому мандату угодил в военные дознаватели. В армии надолго не задержался – при первом же удобном случае избавился от погон, ремней и необходимости подчиняться всем подряд, у кого звёздочки больше. Но успел заиметь от несокрушимой и легендарной существенный плюс к дальнейшей карьере – вступил в партию. Гражданскому юристу в Союзе и кандидатом стать было почти невозможно, а военному – тьфу…
Побегал немножко следователем, помаялся в защитниках, а там и нужный для судейства стаж набрался. Тогда только-только случилась вакансия, и среди городской юридической ша́тии образовался своеобразный конкурс, претендентов набралось – пальцев на руках и ногах не хватит. И все соискатели надеялись, переживали, неделю дрожали, ночами не спали.
Один ушлый Вадик спал нормально, не дрожал и не парился. Ему заранее было известно, кого выберут на хлебное местечко старые пердуны: в горкоме кому надо проставился, и порядок. Просто и со вкусом. Выбрали, естественно, его, единственного среди всех кандидатур партийного и потому наиболее достойного… А судья – это не вечно потный перегруженный следа́к и не менее потный адвокатишка, вынужденный в поисках более-менее сносного пропитания хвататься за всё подряд. Это, как ни крути, ИНСТАНЦИЯ!
