Литературный вечер, организованный в одном из московских театров, подходил к концу. В зале царила тёплая атмосфера: мягкий свет падал на сцену, где стоял высокий, изящно оформленный стол с бутылкой воды и бокалом белого вина. Позади него на экране проецировалась обложка последней книги Лии, чьё имя давно стало символом современной русской прозы. Её романы расходились миллионными тиражами, её читали и обсуждали, её цитаты украшали афиши книжных фестивалей. Она стала той, кого узнавали на улицах, к кому подходили с трепетом, кому присуждали премии, приглашали на интервью и творческие встречи.
Лия сидела в центре сцены, чуть наклонив голову, прислушиваясь к вопросам из зала. Она держалась уверенно: её спокойствие и лёгкая полуулыбка создавали впечатление человека, полностью контролирующего ситуацию. Девушка отвечала неторопливо, подбирая слова с той особенной точностью, которой славился её стиль. Казалось, она наслаждается этим вниманием, но в её глазах была тень, почти незаметная, неуловимая для большинства. Только самые чуткие могли бы заметить её в моменты тишины, когда ведущий делал паузу перед следующим вопросом или когда зрители смеялись или хлопали.
– Ваши книги наполнены глубиной, – сказал мужчина из первого ряда, поправляя очки и подаваясь вперёд. – Они словно вывернуты наизнанку, будто написаны не рукой автора, а самой жизнью. Но возникает вопрос: когда вы пишете, вы проживаете истории вместе с героями, или же, наоборот, стараетесь сохранять дистанцию?
Лия посмотрела на него внимательно, словно оценивая не только вопрос, но и самого человека. Он был в возрасте, чуть старше пятидесяти, в элегантном тёмно—синем пиджаке, с небольшим проседью на висках. Интеллигентный, явно не случайный гость, а тот, кто знал её творчество.
– И так, и так, – ответила она после короткой паузы. – Иногда мне кажется, что герои ведут меня за собой, а иногда я наблюдаю за ними, оставаясь в стороне. Мне важно не вмешиваться, дать им возможность дышать, ошибаться, любить, ненавидеть. Но в то же время каждый из них – это я, в той или иной степени. Разве можно быть совершенно отстранённым, когда пишешь?
Мужчина кивнул, удовлетворённый ответом. В зале послышался одобрительный гул, кто—то зааплодировал. Ведущий, молодой человек с идеально подобранной фразой для каждой ситуации, снова взял слово, и беседа продолжилась.
Этот вечер был похож на сотни других. Престижное место, полный зал, интеллигентная публика, вопросы, комплименты, обсуждение её книг, смыслов, подтекстов. Всё шло по привычному сценарию, выверенному, знакомому до последней детали. Но, слушая свои же ответы, Лия вдруг поймала себя на мысли, что говорит не совсем то, что чувствует. Не потому, что лжёт, скорее, потому что внутри неё давно поселилась пустота.
Она осознавала это уже несколько лет. Первые романы приносили восторг, возбуждение, ощущение, что она раскрывает что—то важное, улавливает тонкие нити человеческих судеб и превращает их в живые истории. Но с годами успех становился чем—то отдельным от неё самой. Книги выходили одна за другой, читатели благодарили, критики восхищались, но внутри неё постепенно исчезало то, ради чего она писала.
Лия часто задавала себе вопрос: что именно она упустила? Вроде бы у неё есть всё, о чём мечтает любой писатель – признание, финансовая стабильность, возможность не зависеть ни от кого. Она может позволить себе уехать в любое место, жить так, как ей хочется. Её зовут на премии, её романы экранизируют, её узнают на улицах. Но чем большего она достигала, тем больше росло ощущение, как что—то важное осталось где—то в прошлом.
Близкие друзья, которых она знала ещё с молодости, постепенно отдалились. Теперь вокруг неё были вежливые коллеги, уважаемые критики, редакторы, издатели, журналисты. Люди, которые восхищались её работой, но никто из них не знал её по—настоящему. Даже на таких вечерах, когда весь зал внимал каждому её слову, она ощущала одиночество, словно была заперта в стеклянной комнате, через стены которой можно говорить, но нельзя коснуться кого—то по—настоящему.
Она вышла из театра поздно, когда большая часть публики уже разошлась, оставив лишь небольшие группы за столиками в фойе, обсуждавшие услышанное. На улице было прохладно, воздух пах осенней листвой и влагой – за день шёл дождь, и теперь асфальт отливал жёлтым светом фонарей.
Её водитель, молодой парень в сером пальто, уже ждал у входа.
– Домой? – уточнил он, открывая переднюю дверь.
Лия кивнула, но, сев в машину, не спешила говорить. Она смотрела в окно, наблюдая, как промокшие улицы тянутся за стеклом, размытые огни фонарей отражаются в лужах.
– Может, проехать через центр? – предложил водитель. – Пробок почти нет, можно немного прокатиться.
Лия задумалась. Обычно после таких вечеров ей хотелось сразу домой – снять неудобные туфли, умыться, взять бокал вина и просто молчать. Но сегодня что—то было иным.
– Да, проедемся, – ответила она, и водитель плавно вырулил на широкую дорогу, ведущую в сторону центра.
Она смотрела на Москву, которая была её домом столько лет, но сейчас казалась чем—то чужим. Стеклянные здания, яркие рекламные экраны, вывески кофеен, люди, переходящие улицу, не замечая друг друга.
