Он отправил бы в Ад всех, всех кто виноват, прежде всего чертовых волфов, если бы это зависело от него…
Этот день начался так же, как и десяток предыдущих. Блекло-синие глаза открылись, немигающий взгляд уперся в холодный, белый потолок.
В автономном модуле на два человека недобрая тишина, которую даже в мыслях он боялся назвать кладбищенской. Время застыло. Тяжелый спертый воздух застревал в груди, жилая комната замкнулась в маленькую коробочку, такую ненужную, такую тесную, что он в ней почти задыхался. А еще густой запах гари, которого априори не могло быть в герметичных помещениях модуля, но он ощущал горькую, словно степная полынь бескрайних степей центральных областей континентов вонь, даже когда перед рассветом забывался в беспокойном сне.
Сквозь толстые бронестекла, защищавшие от смертоносной радиации снаружи, струился полумрак, вычерчивая на полу четко очерченный прямоугольник. Тьма стала гуще, невольно отметил он.
Тьма… закрывшая голубое, ласковое небо серо-черная пелена радиоактивных облаков сажи и пепла … та самая тьма, которая через несколько дней на столетия скроет от света поверхность планеты Дальний Форпост. В этом было нечто инфернальное (адское, дьявольское). Иногда ему казалось, что тьма с ним разговаривает. Рассказывает, как убила бессчетное множество людей. И тогда он плакал, тихо… без слез. Так плачут мужчины, давно позабывшие, что такое слезы.
Человек с усилием сжал губы и посмотрел на светящиеся цифры времени на стене – шесть утра. Пора.
– Спишь? – повернулся бледным лицом к кровати напарника и произнес негромко и хрипло со сна.
– Нет. Доброе утро, – напарник: Георгий Константинович Собенко повернулся к Владимиру. Уже в возрасте, он выглядел не то, чтобы мрачным, а подавленным и угнетенным. Глаза прятались под полуопущенными веками, он смотрел мимо Владимира, словно видел где-то в углу комнаты нечто ужасное.
– Да… доброе, – бесстрастно согласился Владимир и приказал компьютеру, – Комп, включи свет.
Потолок вспыхнул, осветив спартанскую обстановку. На миг зажмурился. Напротив тускло отблескивал встроенный в стену экран телевизора, дальше дверь в комнату удобств и рабочую, а из нее в крохотную кухню-столовую. Еще дальше вторая кровать. «Замороженный» взгляд напарника не отрывался от окна, от картины апокалипсиса снаружи.
Они привели себя в порядок и зашли на кухню-столовую, достали плитки белково-жирового концентрата из СПВКФ (стандартный паек воздушно-космических сил), именуемых в обиходе сухарями. Обезвоженные и спрессованные до каменной твердости, по ощущениям как халва, только не сладкая. Жесткие плитки размочили в воде и посыпали специями, придавая хоть какое-то подобие вкуса. Наскоро перекусили, избегая встретиться взглядами. Кофе сварили в микроволновке. Ели молча – разборка завалов и труппы. Труппы, труппы не способствовали общению. Первые пять дней они работали в столице планеты, городе Новоархангельске, в развалинах жилого комплекса. И какова же была их радость, когда они обнаружили в заваленном убежище почти сотню живых! Измученных, с радиационным поражением, но живых! Это стало подлинным праздником! Враг напал внезапно и слишком мало оказалось тех, кто укрылся и, после орбитальной бомбардировки, в живых осталось чуть больше процента населения. А планета еще сотни лет будет непригодна для жизни.
Следующим объектом дали неперспективное место в рабочем поселке в ста километрах севернее. Прошло слишком много времени, чтобы надеяться отыскать живых. Но каждый имеет право на погребение по-человечески, и они день за днем раскапывали завалы, изредка находя фрагменты человеческих тел.
Еще через полчаса люди перешли в рабочую комнату и опустились в кресла, здесь запах гари, к которому примешивался сладковатый – мертвечины, буквально шибал в нос. В бронестекло все так же лился полумрак. На голову напарника лег шлем виртуального управления, отрезая от угрюмой действительности. Владимир немного помедлил и последовал примеру. Его, очищенного до чистого сознания, стремительно увлекло в воронку из идеально-черного ничто, через миг он достиг дна, брызнул тусклый свет.
Огляделся. Мгла. Мертвая, темно-серая равнина до горизонта; еще не покрытые снегом остатки стен; покрытые корочкой льда холмы камней от развалившихся зданий, торчали из грязного снега и казались угольно-черными. В десятке метров дальше из снега вырастал обугленный ствол дерева, без веток, дальше все терялось в серой мгле. И у мглы был страшный голос. Ветер волком выл похоронный марш, по снегу неслась сухая, серая поземка. Все казалось бессмысленным и пустым. Пустым, пустым, пустым. От мглы не спасешься, миг и она тебя уже одолела. Одолела воспоминаниями о той, прежней жизни, когда Дальний Форпост был теплым и пригодным к жизни. Когда здесь радовались жизни миллионы.
И мгла растила в нем крик, неслыханный крик потерявшего Все. И этот так и не выпущенный наружу крик, рвал душу промоинами сожалений, страха и потерь.
