— Это Упыриный лист! Мэй! Это Упыриный лист! — Флинна переполняет одновременно ужасом и восторгом. — Он встречается только в нашей части леса, относится к дубовой ветви! Обожает пить кровь, но больше всего обожает питаться птицами! Они очень редки! Я никогда не думал, что увижу его вживую!
— Попридержи восторги, Флинн, — тихо и сердито отвечает Мэй, и тот мгновенно стихает.
Офицер окидывает всю картину одним взглядом: разбитая обстановка, разодранный зеленый плащ с приметным шитьем, похожий на плащ Флинна, валяющийся в дальнем углу, порванные бумаги, разбитое окно и несколько пятен застывшей янтарной крови на полу. Мэй вздрагивает, понимая, что именно сейчас разыгрывается — нацеленная именно на Бранна попытка убийства, выдаваемого за несчастный случай. Или за покушение, исполненное руками второго принца Дома Леса.
Второй принц этого коварного не в меру Дома пораженно выдыхает за спиной офицера, не могущий остановиться на чувстве ужаса или восторга, а потому застывший в спасительном изумлении.
И да, я согласен с тобой, Мэй, представить его покушающимся на Ворону посредством злобного порождения магии практически невозможно. Наша Рыжая зеленая шапочка не такова!
Но и не в шоке, опять же, это хорошо.
К облегчению Мэя, сам Бранн, впрочем, не спешит примеривать на себя роль жертвы, а в качестве жертвы несчастного случая он не способен выступать от природы — сейчас Упыриный лист стенает громче — становится видна трещина на его боку, больше похожая на дупло. Светло-коричневая лиственная кровь смотрится как смола, она медленно заполняет разрыв, падает на пол неподвижными каплями, делая пол липким и тоже опасным.
Видимо, нанес эту рану наш неблагой, только она уж очень, очень быстро затягивается!
Осознание опасности выдергивает из оцепенения Мэя, во Флинне вышибая неуместный восторг и вполне уместный ужас. Хотя и не полностью.
Бранн снова хлопает крыльями почти под ветками зверюги, выделывая сальто, и будь он обычной птицей — попался бы уже хотя бы трижды за последнюю минуту. При всей неблагой неторопливости Бранн думает быстро, особенно в бою. Шипы, пронзившие воздух, не успевают за юрким неблагим, однако процарапывают перья на одном крыле — и взлетевший на стеллаж Бранн придерживает, пытаясь отдышаться, левую руку. С которой очень нехорошо капает кровь!
Стеллаж пошатывается под натиском деревянных тонких веток-лап, как бы ни были они тонки, сила в них большая. Коряга подползает, подтягивается, собираясь обрушить и это препятствие, но Ворона пока не обращает на него внимания — он старается поймать рану до того, как рука откажется служить ему.
Окинувший всю картину единым взором Мэй с грохотом захлопывает двери за своей спиной. Как офицер Дома Волка он готов к бою всегда, даже чрезвычайно ранним утром и с лесовиком за спиной. Флинн вздрагивает вместе с Упыриным листом, Бранн все так же невозмутимо колдует над рукой — ударом больше, ударом меньше, помощи он явно не ждет.
И это раздражает Мэя.
— Эй, ты, тварина! — голос волка не отражается в заставленных стеллажами стенах, но летит прямо к деревянному чудовищу. — С каких пор тебе по вкусу волки?!
Флинн за спиной бормочет:
— Но Бранн птица, он птица, надо же, настоящая ворона, поэтому интересен Упыриному…
— Это мы с Упыриным листом знаем и так, — Мэй огрызается, не оборачиваясь, обнажая меч, принимая боевую стойку. — Скажи лучше, как его убить! И я имею в виду не Бранна!
Пока деревянное создание разворачивается, Флинн успевает пересилить дрожь и произнести:
— Я читал про них давно. Они боятся огня, как всякие деревья, но про них мало что известно! Они редки, неуязвимы, как настоящие упыри! Кровь дает им силы! Восстанавливаются быстро!
— Это я и без тебя вижу, — прямо на глазах щепки большого разрыва сходятся под действием выпитой крови Бранна. — Чего еще боятся упыри?
— Упыри боятся отрубленных голов и вырванных позвоночников, — голос Бранна легко долетает с высоты, изготовившийся к бою Мэй снова наблюдает лишь спину скребущего по полу на звук Вороны чудовища.
Бранн намного вкуснее двух взрослых ши.
Дело в том, что Бранн птица или маг — не разобрать. Но привлекает Упыриный лист именно эта цель.
— Разумеется, если эти головы и позвоночники отрубать и вырывать у них, — спокойствие, с которым Бранн договаривает, успокаивает и Мэя. Это нормальное состояние для нашего неблагого, значит, и сражаться он все еще может.
— А что делают с менее человекоподобными упырями? — Мэй интересуется, с тревогой глядя на качающийся под Бранном стеллаж. Тварюга не глядя машет ветками рядом с Мэем, не давая ему подойти. И ветки эти больше похожи на клинки!
— Не знаю, — спокойно и беззаботно. — Хотя подозрения есть.
И наш неблагой опять срывается с закачавшегося насеста, улетая раньше, чем стеллаж опрокидывается. Под прикрытием скользящих на пол свитков минует ветки, выписывает полукруг, петлю, зигзаг, приземляется, прокатываясь опять вперед, отпинывает особо шуструю ветку, переворачивается на спину, когда откуда-то из-под плоского основания этого чудовища одновременно взметываются примерно десять гибких лианных шнуров.
