Милдрет не хотела признаваться в этом даже себе, но когда замок Лиддел был взят, она надеялась, что её господин будет восхищён.
Пробраться через подземный ход было не так уж трудно, основные сложности начались внутри, где нужно было послать людей к сигнальной башне и к воротам одновременно, и обеспечить им возможность пройти, минуя патрули. Это оказалось довольно сложно, учитывая, что замок находился на военном положении, а патрули были усилены и ходили гораздо чаще, чем в мирное время, однако, в конце концов, Милдрет удалось правильно рассчитать момент, и дело было сделано — войско Вьепонов ворвалось во двор замка. Во двор твердыни Армстронгов, которые для Милдрет были одновременно сородичами и воплощением её собственной неприкаянной судьбы, одной из причин того, что Элиотам она стала не нужна.
И всё же она чувствовала себя предательницей.
Одно дело служить Грегори лично. Грегори был вне войны, мира и племенных распрей. Грегори был… Грегори. И при звуке его имени хотелось улыбаться.
Но Милдрет никогда не думала всерьёз, что станет служить дому Вьепон. Все обещания Грегори и его дяди до сих пор казались эфемерными — и только теперь обрели плоть.
Милдрет наблюдала со своего места в тени шатра, как Грегори одного за другим посвящает в рыцари вчерашних крестьян. Он, не скупясь, раздавал награды из трофеев, захваченных в замке, и одного только дать им не мог — земли.
Затем он долго разбирал карты и писал письма — собственной рукой, чего не делал почти никогда.
Милдрет начинала чувствовать себя лишней здесь.
Наконец она кашлянула, решившись обратить на себя внимание.
— Вам принести ужин? — сухо спросила она.
Грегори вскинулся и поднял глаза от бумаг, будто бы только сейчас увидев её. Секунду смотрел в глаза Милдрет, не узнавая, а потом резко поднялся из-за стола и в два шага оказался рядом.
Что произошло потом — Милдрет до конца не поняла, потому что когда руки Грегори окружили её с двух сторон — ноги подкосились, а когда губы Грегори впились в её губы — жадно, будто силясь поглотить целиком — жар наполнил живот, и она поняла, что тонет в диком пламени, исходящем от тела Грегори и обволакивающем её со всех сторон. Не было сил даже на то, чтобы ответить, обнять в ответ. Она просто таяла, становясь бессильной в этих руках.
Грегори целовал её долго, не так, как в прошлый раз. Исследовал каждый уголок рта, водил кончиком языка по острому краешку зубов и снова втягивал в себя нижнюю губу. Прикусывал, будто силясь пустить кровь и испить её до дна, а Милдрет всё не могла шевельнуться, только слабо прогибалась навстречу в ответ.
Наконец Грегори отстранился и, тяжело дыша, посмотрел на неё.
— Когда мы вернёмся в Бро, дядя устроит пир в честь моей победы — и в честь моего вступления в пору зрелости. Но сегодня мне исполняется восемнадцать, и сегодня только наш день. Прикажи принести вина, Милдрет. Прикажи зарезать овцу. И пусть никто не беспокоит нас. Сегодня мы будем только вдвоём.
Милдрет судорожно кивнула, но не шевельнулась, всё ещё чувствуя, как Грегори обтекает её со всех сторон. Внизу живота пульсировало такое желание, какого она не испытывала ещё никогда.
— Я допишу письма, — закончил Грегори чуть охрипшим голосом, — и буду ждать. Иди.
Грегори было страшно. Не от победы и не от того, что ждало его в замке — он не боялся ни смерти, ни плена, ни дяди и его интриг.
Ему было страшно при мысли о том, что произойдёт через несколько минут, когда он коснётся Милдрет. Он просто не мог представить, как это должно произойти.
Столько раз он дотрагивался до Милдрет, видел её без одежды — но всё это было не то. Он хотел, чтобы Милдрет стала полностью его. Но Милдрет была пленницей, не имевшей статуса в его землях. И хотя самому ему было всё равно — это ломало всё. Он не мог позволить себе взять её, ничего не обещая дать взамен. А обещать ей брака он не мог.
Несмотря на это Грегори не переставал мечтать о том, что однажды между ними произойдёт. Он давно решил для себя, что, первой, с кем он проведёт ночь, станет Милдрет. Но Грегори сам ещё до конца не понимал, что за «ночь» он собирается провести, и что должен делать наедине с Милдрет под пологом темноты.
Та вернулась, как и было приказано, с бочонком вина и, поставив его на землю, шмыгнула за полог — чтобы тут же на пару с другим слугой внести внутрь ещё и вертел с бараном. Так много не требовалось на двоих, да и Грегори не хотел есть. Отпустив слугу, он разлил по дорожным чаркам вино и протянул один кубок Милдрет. Та приняла напиток и, благодарно кивнув, прикрыла на секунду глаза, полные нездорового блеска. Милдрет знала, — понял Грегори. Милдрет как всегда всё о нём знала.
Грегори разозлился было на собственную нерешительность, но сделать ничего не успел, потому что Милдрет спросила:
— Я справилась?
Грегори судорожно кивнул.
— Ты принесла мне победу, — произнёс он и понял, что голос всё ещё хрипит. — Ты самое дорогое, что у меня есть, Милдрет.
Милдрет вскинулась и доверчиво, даже как-то с надеждой, посмотрела на него. Будто спрашивал: «Правда?»
Грегори не ответил ничего. Он залпом осушил свою чарку и, отставив её на стол, схватил Милдрет за плечи — та едва успела убрать в сторону собственную чашу с вином.
