Звуки медленно приближавшихся шагов отчетливо доносились до моих ушей. То ли это был ад, то ли узкое подземелье, отличающееся едким запахом сырости и кислотных веществ. Шевельнув пальцами, онемевшими от груза собственного тела, я начал корчиться в надежде приподняться на ноги. Руки были связаны, а на шее пульсировала неимоверная боль, точно после пореза лезвием отточенного ножа. Яркая вспышка мигом поразила глаза, привыкшие за долгое пребывание к темноте. Дверь распахнулась, и в комнату, или, как я уже догадался, в усмирительную, ворвались трое мужчин в промокших до ниточки шинелях, с каплями воды, стекавшими с воротников. Я был обескуражен происходящим, но тут же пришел в полное сознание последующим плеском воды в лицо. Двое из вошедших освещали помещение, держа в левых руках фонари, а правыми придерживали мушкеты, висящие на плече. Стоявший впереди своих подчиненных Генерал рассматривал мое обессиленное тело, не отрывая пронзительный взгляд от моего лица.
После чего негромким, но властным голосом приказал:
– Поднять его!
Беспрекословно повинуясь приказу, конвой пулей ухватился за мои локти, и, не заметив того сам, я оказался в положении стоя. Подкошенные ноги не позволяли мне стоять, отчего приходилось прискакивать, стоя лицом к лицу с худшим врагом во вселенной. Сделав шаг навстречу, Генерал, распоряжавшийся всем владением, прикоснулся к подбородку и приподнял мою голову. Лицо Генерала вплотную уткнулось в мое, и лишь пара миллиметров отделяли нас от соприкосновения. Изучая меня, с психологической точки зрения, он надменно впился в глаза, пытаясь обнаружить все скелеты, которые я хранил в шкафу. Дугообразный шрам на щеке Генерала и светло-голубые глаза настолько проводили по телу электрический ток, что я не выдержал его напора и сломался морально.
Почуяв слабость, он шепотом стал произносить свою речь:
– Ты думаешь, так легко забрать жизнь, которая принадлежит мне? – желчно ухмыляясь, качал головой Генерал, следом повернув мою голову в сторону, посыпал ряд выражений, прильнув к моему уху: – Я владелец жизней и душ. И только я один могу даровать либо отнять то, что не представляет для меня и пыли. Ты меня понял, собака?!
Резкий толчок в голову опрокинул меня навзничь, и ощущение удара о землю на мгновение перезагрузило сознание.
– Поднять на ноги этот мусор! – властно проревел Генерал двум наблюдавшим за сценой солдатам.
За тот промежуток времени, пока меня рывком приподнимали, Генерал движением левой руки вытащил небольшую, но мощную дубинку из-за чехла. Повертев некоторое время ей перед моим лицом, Генерал сделал два шага влево и нанес удар дубинкой в коленную чашечку моей правой ноги, завопил, словно бешеная собака:
– Тащить это ничтожество на улицу. Но только… – сделал он паузу и, взглянув снова прямо в мои глаза, закончил предложение: – Тащить за правую ногу.
Удар, пришедшийся прямо в коленку, заставил меня перевернуться кувырком по воздуху. Сознание полностью восстановилось, однако треск в ноге просто переламывал каждую клеточку моей нервной системы. Ухватившись за ногу, я стремительно приступил к круговым массажным движениям коленной чашечки. Лицо мое настолько искажалось от боли, что порой казалось, что вены на потном лбу вот-вот взорвутся. Высокорослый широкоплечий солдат, вцепившись в мою ногу, начал волочить меня за собой, словно какое-то животное, что ведут на убой. Я чувствовал, как его ногти впивались в ногу от напряженного сжатия моей голени. Впереди всех, не мешкая, самодовольной походкой продвигался Генерал, сложив обе руки за спину. На улице лил проливной дождь. Октябрьская ночь не давала о себе забывать. Гром и молнии сопровождались пугающими сценами, происходящими в глубине облаков. Пронизывающий ветер холодил лицо. Выстроенная толпа лицезрела мое исхудалое тело, которое тащили за собой солдаты. Вытащив меня на середину двора, Генерал начал штудировать вереницу людей, образовавших полумесяц. Это была группа обессиленных, изуродованных и изможденных зевак, которые находились под надзором остальных солдат. Генерал шаг за шагом злорадно изучал пленных, опустивших головы, показывая свою покорность. Эта картина напоминала жестокого диктатора, покорившего и уничтожившего моральный дух людей.
Немного помолчав, Генерал обратился к толпе весьма деликатно:
– Добрый вечер, господа! Прошу прощения за такой поздний сбор. Наверняка я отнимаю у вас бесценное время и покой! – выпалил Генерал, широко улыбаясь и игриво кланяясь за причиненные им «неудобства».
Без сомнений, каждый из присутствующих улавливал его нотки сарказма и лукавую любезность, но осмелиться выпалить все это ему в лицо никто не решался.
– Скорее всего, вы задаетесь вопросом: «Почему мы здесь собрались в такую омерзительную погоду?» Как вам известно, – немного выпрямив плечи, продолжал Генерал, – общество не может существовать без определенных, установленных для поддержания порядка, правил. И правила должны соблюдаться беспрекословно, – повысив интонацию, он подчеркнул слово «беспрекословно». – Иначе воцарится хаос. Затем разрушение. Ну а затем и вымирание общества. Самый непростительный грех, который человеческое существо способно совершить, в моем понимании, – это воровство. Другими словами, умышленное желание завладеть и распоряжаться чужим имуществом. Все мы знаем, что запретный плод сладок. Ведь так? – обратился с вопросом к толпе, которая вынужденно, но вяло произнесла:
