Выстрел в ночи. Пуля, петля, разорванная реальность…

© Михаил Собянин, 2025

ISBN 978-5-0065-8314-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Бреусовой Евгении и Бреусову Александру. В каждом из миров, в каждом из времен.»

Форд Мустанг 1968 года лениво катился по узким улочкам Арпачбахшиша, словно хищник, не спешащий к добыче. Александр держал руль одной рукой, другой неторопливо касался старого проигрывателя в бардачке, где тихо потрескивала пластинка Miles Davis – «Blue in Green». Лёгкий дым от трубки с ароматным ванильным табаком стелился в воздухе, смешиваясь с солёным дыханием моря.

На пассажирском сиденье Евгения, подперев щёку ладонью, вглядывалась в пейзаж за окном: каменные дома с белыми стенами, оплетённые виноградной лозой, прилавки с фруктами, неспешные торговцы, словно вырезанные из старой фотографии. В воздухе витал аромат шафрана, свежего хлеба и какого-то загадочного благовония, разлитого в ночном воздухе.

– Когда-нибудь мы привыкнем к этому, – пробормотал Александр, выдохнув дым через приоткрытое окно.

– К чему именно? – Евгения лениво перевела взгляд на мужа.

– К этой… размеренности. Ко всему, что кажется идеальным. – Он с нажимом произнёс последнее слово, словно проверяя, насколько оно правдиво.

Евгения не ответила. Ветер трепал её волосы, пропитанные запахом шаманского масла – её маленькой слабости, привезённой из Марокко. Этот аромат смешивался с кожаным салоном машины, табаком и ночной прохладой, создавая ощущение далёкого, чуть туманного сна.

Мустанг свернул к их дому – небольшому, но уютному, с террасой, выходящей прямо к морю. Ночью здесь было по-настоящему тихо: только шум волн, иногда крик ночных птиц, да редкий рокот мотора с соседних улочек.

Они купили этот дом год назад, убежав от московского шума, городской суеты, вечных заторов и рутинных будней. Здесь, в Арпачбахшише, всё казалось иным. В этом уголке Турции, где местные жители пили чай на улицах, а незнакомцы легко становились друзьями, даже время текло иначе.

Соседи были простыми и понятными. Старик Кемаль, державший маленькую пекарню, всегда подбрасывал им свежие симиты, в обмен на долгие разговоры о молодости. Рыбак Явуз каждый вечер сидел на пристани, покуривая трубку, и слушал винтажный радиоприёмник, из которого неизменно звучал Фрэнк Синатра. В баре, что располагался рядом с пристанью, пожилой грек Никос разливал ракы и включал старый джазовый автомат, ещё с тех времён, когда сюда приезжали американские музыканты.

– Знаешь, я даже не помню, когда в последний раз слышала сирену скорой, – пробормотала Евгения, выходя из машины.

– Здесь будто не бывает ни преступлений, ни трагедий, – согласился Александр.

И всё же, в воздухе висело что-то неуловимое, незримое, словно лёгкий привкус меди на языке, едва заметный, но настойчивый.

Ночь была безупречна: вдалеке плавали рыбацкие лодки, в окнах горели тёплые огоньки, где-то играла негромкая музыка. Александр зажёг фонарь на террасе и опустился в кресло. Ещё одно дуновение ванильного табака, ещё один глоток прохладного воздуха.

Темнота над Арпачбахшишем была густой и тёплой, как бархатное покрывало. Луна зависла над горизонтом, отбрасывая бледный свет на гладкую поверхность моря. Вдалеке на пристани, у маленького бара Никоса, лениво звучала труба – кто-то поставил старую пластинку.

Александр сидел на террасе, скрестив ноги, и рассеянно вертел в пальцах трубку, из которой ещё поднимались тонкие струйки дыма. Перед ним, на столе, в свете фонаря отражалась бутылка виски и полупустой стакан с тяжёлым дном. Он пригубил, слушая звуки ночи: скрип ставень, далёкие шаги, стрекот цикад.

– Я же говорила, что без шампанского разговор не получится, – раздался за его спиной голос Евгении.

Она вернулась из дома с двумя бокалами и тарелкой сыра, ловко прижав бутылку к боку.

– Виски – это тоже разговор, – усмехнулся Александр.

– Виски – это философия, – поправила она, ставя бокалы на стол. – А философия иногда слишком сложна для ночи, которая так хороша.

Он усмехнулся и сделал глоток. Евгения села напротив, поджав ноги под себя, и разлила шампанское. На мгновение замерла, глядя, как пузырьки поднимаются вверх, растворяясь в темноте.

– Кстати, Никос сегодня сказал, что в их баре был когда-то пианист, который любил Чета Бейкера, – заметила она. – Якобы приезжал сюда давным-давно, чтобы спрятаться от кого-то.

– Классическая история: джаз, побег, сигаретный дым и женщина с разбитым сердцем, – ухмыльнулся Александр. – Вопрос в том, от кого он бежал?

– Он сказал, что от времени, – пожала плечами Евгения.

На секунду воцарилась тишина. Где-то вдалеке раздался короткий лай собаки, потом всё снова затихло.

– Звучит как выдумка, но, если честно, мне нравится, – признался Александр.

Евгения посмотрела на него, улыбаясь. Она любила, когда он так говорил – не слишком серьёзно, но и не с полной иронией. В нём всегда жило это двоякое восприятие вещей: с одной стороны, логика, рациональность, сдержанный скептицизм, а с другой – почти детское восхищение историями, в которых реальность едва заметно смещается.

– Никос вообще напоминает персонажа из романа, – продолжила она. – Такой, знаешь, бармен-философ. У него за стойкой столько тайн, что можно роман написать.