В лето 1162
Вложены в ножны смертоносные мечи, спрятаны в налучья тугие луки, убраны в колчаны калёные стрелы. Мир настал на многострадальной Червонной Руси[1], минула, схлынула горькая пора лихолетья. Устрашены или погублены враги, заключены и укреплены договоры и союзы с владетелями порубежных и более дальних земель. Самое время пришло возводить храмы, открывать школы, восстанавливать и устанавливать на земле порядок. Благо пашни были обильными, людин[2] не бедствовал, а ремественниками знатными и тороватыми купцами Галичина славилась издревле.
Получив весть о кончине в Фессалониках князя-изгоя Ивана Берладника, своего двухродного брата и соперника, князь Ярослав Осмомысл, более десяти лет вынужденный защищать свой стол[3] от посягательств беспокойных родичей, как-то враз, в единый миг понял вдруг: ушла в небытие, в прошлое часть жизни. Жизни и самого его, властителя Галича, и всей Руси Червонной. Он победил, пускай и горек был вкус этой победы. Теперь, он знал, грядут совершенно иные дела, и ждут его годы покоя и разочарований, тяжких потерь и великих радостей. Это будет, должно быть, ибо таков мир вокруг, жестокий, но прекрасный, жуткий и неповторимый в своём многообразии.
Раскрыв в очередной раз книгу пророка Екклесиаста, прочитал там князь: «Всему своё время, и время всякой вещи под небом… Время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать…»
Воистину, после бурь и войн прежних, после потерь и поисков настало для него, владетеля Галича, время сберегать обретённое – власть, землю свою, Русь Червонную, княжество Галицкое, что раскинулось ныне от польских границ и истоков обоих Бугов[4], Западного и Южного, почти до берегов Эвксинского Понта[5]. О былых же ратных делах напоминали Ярославу два застарелых шрама. Один проходил по лицу, тянулся под правым глазом от резко выступающего носа с родовой горбинкой к виску, второй белел на деснице[6] между средним и безымянным перстами и пересекал вдоль всю ладонь.
С недавних пор по утрам Ярослав стал подолгу бывать на забороле[7] крепостной стены. Во всякую погоду: в снег ли, в дождь, в жару – непременно простаивал он какое-то время у зубцов или в стрельнице, окидывал взором дальние дали, любовался раскинувшимся внизу собором Успения, смотрел на гладь Днестра и заречные холмы, густо поросшие лесом. Вдыхая полной грудью чистый воздух, словно набирался князь сил для грядущих дел.
Вот вроде всё он сделал, всего достиг в свои тридцать семь лет, его уважают, его боятся, но вставали перед ним новые и новые заботы. Нелёгок путь правителя, тяжко оно, бремя власти над землёй. Это он ощутил в полной мере. Лишь иногда, на короткое время позволял он себе отвлечься от дел и выехать куда-нибудь за город, на ловы[8]. Но и там его настигали вести, и там подступали к нему бояре, просили волости в держание, подходили, улучив мгновение, смерды[9] и закупы[10], падали в ноги, молили о княжеском суде.
Такова была жизнь. Власть – она забирала его, Ярослава, целиком, без остатка, заставляла погружаться в дела, как в омут с головой. А тут ещё и в доме собственном не было никакого покоя и порядка.
Был Ярослав женат на дочери покойного Юрия Долгорукого, Ольге, – женщине грубой, неотёсанной, громогласной, с годами располневшей непомерно. Супруги не любили друг друга, и неприязнь эту порой едва сдерживали. Скрадывали их извечное взаимное недовольство ночные совокупления, но и они становились с годами всё реже. В браке с Ольгой имел Осмомысл двоих детей – сына Владимира и дочь Евфросинью. К дочери привязался, с дочерью возился, когда позволяло время, Владимира же недолюбливал, ибо полагал, что не его то сын и что была уже Ольга беременна, когда двенадцать лет назад ударили их отцы по рукам, заключая выгодный союз между Суздалем и Галичем…
Князь радовался тем немногим дням и часам, когда мог отбросить в сторону докучливые заботы и забыть о судах, волостях и обо всём, что творится в своём тереме. Вот почему улыбнулся Ярослав, когда подошёл к нему в очередной раз с предложением поохотиться в своих лесных угодьях боярин Чагр, сын перешедшего на службу ещё к его деду, Володарю, половецкого[11] бея[12].
– Говоришь, зверья много? – переспросил Осмомысл, лукаво щуря свои глубоко посаженные глаза цвета речного ила. – А хоромы там у тебя как, добры ли, просторны?
– На всех места хватит, княже. Так поедем?
– Поедем, боярин. Уважу тебя.
…Соловый[13] иноходец под седлом вышагивал важно, степенно, выбрасывал вперёд длинные ноги, иногда мотал светлой гривой, отгоняя назойливых мух.
Намедни[14] Ярослав самолично вычистил и помыл своего любимца. Добрый конь чуял руку хозяина, шёл спокойно, твёрдо. На голове у него красовался пышный султан из белых перьев.
Лицо галицкого князя загорело под августовским солнцем, русые волосы, спускающиеся на чело и на затылок из-под войлочной шапки, выгорели, посветлели, равно как и долгая узкая борода, придававшая Ярославу вид скорее учёного мужа, нежели правителя.
