Лу
Колдовство, касаясь человека, всегда оставляет след. Большинство людей прежде всего замечают запах: не зловоние гниения и разложения, скорее приторную сладость в ноздрях, острый привкус на языке. Очень немногие чувствуют дрожь в воздухе. Незримый ореол на коже мертвеца. Словно само колдовство все еще рядом, наблюдает и выжидает.
Как живое.
Разумеется, всякий, кому достанет глупости сказать об этом, оказывается на костре.
За год по всей Бельтерре нашли тринадцать тел – по сравнению с прошлыми годами число возросло более чем вдвое. Церковь всеми силами скрывала таинственные обстоятельства каждой из смертей. Известно, что хоронили всех мертвецов в закрытых гробах.
– Вот он. – Коко указала на полного господина в углу. Половину его лица скрывала тень, но плащ из золотой парчи и тяжелый медальон с гербом на шее говорили сами за себя. Прямо на нем повисла полуголая девица, а сам он сидел в кресле неподвижно – ему явно было неуютно. Я не удержалась от усмешки.
Только мадам Лабелль могла оставить такого знатного господина, как Пьер Трамбле́, дожидаться ее в недрах борделя.
– Пойдем. – Коко поманила меня к столу в противоположном углу. – Бабетта должна скоро прийти.
– Каким надменным ослом нужно быть, чтобы надеть золотую парчу в траур? – спросила я.
Коко покосилась на Трамбле и ухмыльнулась.
– Богатым.
Филиппу, дочь Трамбле, нашли седьмой.
Светское общество было потрясено, когда она исчезла посреди ночи, а затем появилась вновь – с перерезанным горлом, на берегу Лё-Меланколи́к. Но хуже всего оказалось даже не это. По королевству поползли слухи о седых волосах Филиппы, о ее сморщенной коже, мутных глазах и скрюченных пальцах. Бедняжку превратили в дряхлую старуху всего в двадцать четыре года. Никто из окружения Трамбле не понимал, как это могло произойти. Кажется, у Филиппы не было врагов, у которых могли бы найтись причины мстить ей так жестоко.
Однако у ее отца за годы торговли колдовскими артефактами их набралось немало.
Смерть дочери служила ему предупреждением – никому не позволено безнаказанно наживаться на ведьмах.
– Bonjour, messieurs[1]. – Куртизанка с волосами медового цвета приблизилась к нам, с надеждой порхая ресницами. Я фыркнула, заметив, каким бесстыдным взглядом она одарила Коко. Даже переодетая мужчиной, Коко была удивительно красива. И хоть темную кожу ее рук усеивали шрамы, скрытые под перчатками, лицо Коко оставалось гладким, а черные глаза искрились в полутьме. – Могу ли я соблазнить вас своим обществом?
– Прости, дорогая, – проговорила я самым елейным голосом и похлопала куртизанку по руке – я видела, как другие мужчины так делают. – Но этим утром мы будем заняты. Вскоре к нам должна присоединиться мадемуазель Бабетта.
Грустила куртизанка недолго – мгновение спустя она уже шла к нашему соседу, который с большой охотой принял ее предложение.
– Думаешь, оно у него при себе? – Коко пристально оглядела Трамбле – от лысой макушки до носков лакированных ботинок. Ее взгляд задержался на его пальцах – никаких украшений на них не было. – Бабетта могла и обмануть нас. Все это может оказаться ловушкой.
– Бабетта, возможно, и врунья, но уж никак не дура. Она не сдаст нас раньше, чем мы ей заплатим. – Я наблюдала за прочими куртизанками с мрачным восхищением. Их талии были крепко перетянуты, груди так и вываливались за край выреза, но, казалось, корсеты вовсе не душат их медленно и мучительно – так бодро они плясали вокруг гостей.
Справедливости ради, многие из них и не надели корсеты. А то и вообще не надели ничего.
– Это верно. – Коко вытащила из-под плаща мешочек с монетами и бросила на стол. – Она сдаст нас сразу после.
– Ах, mon amour[2], мне больно это слышать. – Бабетта возникла рядом с нами и с улыбкой щелкнула по краю моей шляпы. В отличие от прочих куртизанок, почти всю бледную кожу она прятала под багряным шелком. Толстый слой белил скрывал все остальное – в том числе шрамы. Они змеились по ее рукам и груди тем же узором, что и у Коко. – А еще за десять золотых крон я даже и не подумаю о том, чтобы предать вас.
– Доброе утро, Бабетта. – Хмыкнув, я забросила ногу на стол и откинулась назад, качнувшись на задних ножках стула. – Знаешь, ты удивительным образом всегда появляешься почти мгновенно, стоит нам достать деньги. Ты что, их чуешь? – Я обернулась к Коко, которая скривила губы, пытаясь удержаться от улыбки. – Она как будто их чует, в самом деле.
– Bonjour[3], Луиза. – Бабетта поцеловала меня в щеку, а затем наклонилась к Коко и понизила голос. – Козетта, ты, как и всегда, обворожительна.
Коко закатила глаза.
