В повседневные звуки туманного дня звонким эхом, так, словно где-то рвали на куски тугой коленкор, ворвалась быстрая дробь двух коротких автоматных очередей. Человек в сером пиджаке и полосатых брюках, зигзагами бежавший к лесу, взмахнул руками и упал, уткнувшись лицом в мокрый песок. К нему подбежал солдат – молоденький розовощекий парнишка. Война закончилась раньше, чем он стал солдатом. Он не успел познать ни стремительности атак, ни горечи отступлений, ни страшного напряжения боевых дней, ни смерти товарищей, ни гибели врагов. За свою короткую жизнь он не успел выстрелить ни в птицу, ни в зверя, ни тем более в человека, и теперь, вглядываясь в неподвижно распростертую фигуру незнакомца, чувствовал удивление и растерянность.
Под плечом раненого появилось розовое пятно. Оно медленно расплывалось, становилось все краснее, и молодому солдату казалось, будто сырой песок высасывает из человека остатки жизни. Когда пятно коснулось сапога солдата, он испуганно отпрянул, чуть не сбив с ног сержанта, который прибежал, услышав выстрел.
– Какого дьявола стрелял? Зачем стрелял? – кричал он, бешено жестикулируя. Пилотка с красной звездочкой сбилась набекрень, черные глаза гневно блестели.
– Так удирал же… я думал…
– Думал, думал… Инструкции не знаешь? Когда тебе стрелять положено, не знаешь? Теперь будешь отвечать!
Сержант перевернул незнакомца на спину. Тот тихонько застонал.
– Давай плащ-палатку!
Солдат сбросил плащ-палатку и расстелил ее на земле. Осторожно уложив раненого, солдат и сержант понесли его к небольшому домику, что стоял рядом с железнодорожной станцией; там размещался взвод охраны военных складов.
На крыльце домика стоял лейтенант и наблюдал за разгрузкой эшелона. Подъемный кран осторожно подхватывал большие, занимавшие всю длину платформ деревянные контейнеры и так же осторожно опускал их на землю. Потом трактор, сердито урча и отфыркиваясь фиолетовым дымом, оттаскивал их к железнодорожной колее, где люди в зеленых комбинезонах открывали контейнеры, обнажая серебристые фюзеляжи разобранных самолетов. Крылья, киль и стабилизатор грузили на тягачи, а фюзеляж ставили на колеса – «фальшивые шасси» – и длинным металлическим тросом прикрепляли к машинам, которые отбуксировывали их по шоссе к аэродрому.
Звуки выстрелов насторожили лейтенанта, и теперь, заметив приближавшуюся к нему группу, он сбежал с крыльца и бросился навстречу.
– Что случилось?
– Петров немца подстрелил, товарищ лейтенант!
– Я хотел только…
– Потом… потом… Несите в помещение и сделайте перевязку!
Раненого внесли в комнату и уложили на диван. Сержант вынул из аптечки медикаменты, снял с незнакомца окровавленный пиджак и сорочку, стал накладывать повязку.
– Ну, Петров, рассказывайте, что произошло!
Солдат вздрогнул, отвел взгляд от раненого и, переступая с ноги на ногу, запинаясь, стал объяснять:
– Я стоял на четвертом посту, товарищ лейтенант… Ну, и… охранял площадку с самолетами на северной стороне. А тут этот немец… Вышел из-за пакгауза, стоит и смотрит… Я хотел отогнать его, но мне вдруг показалось, что у него в руке белеет то ли блокнот, то ли тетрадь… И будто немец записывает что-то… Тогда я решил задержать его. Гляжу в сторону, а сам к нему иду… Когда между нами осталось метров двадцать, я наставил автомат и крикнул: «Ни с места!» А он шмыг за пакгауз… Я за ним… Выскочил из-за угла, гляжу, а он к лесу направляется. Тогда я выстрелил в воздух и крикнул: «Стой!» Немец побежал, я за ним… Вдруг я споткнулся и случайно нажал курок… Ну, и… он упал…
Лейтенант зло глядел на солдата. Совсем недавно он схлопотал выговор за этого парнишку, что стоит перед ним. У того заржавел автомат, а кому попало? Командиру взвода. Говорят, плохо воспитываете! А сейчас, он это чувствует, надвигается новая беда. ЧП – чрезвычайное происшествие. Немец, конечно, не шпион, а обыкновенный прохожий, из тех, кто любит поглазеть на все новое. Ведь за пакгаузом проходит дорога, и местные жители часто с удивлением поглядывают на странные самолеты, у которых вместо обычного винта – дырка. Часовым не раз и не два приходилось отваживать непрошеных зрителей, а этот, поглядите на него, – стрелять вздумал! Теперь начнется: многочисленные комиссии, расследования… И в конце концов придут к выводу, что виноват опять же он, командир взвода.
– Эх, Петров, Петров! Заварили вы кашу…
– Если он честный человек, зачем же удирал?
«А может, он и впрямь шпион? Ведь прибыла новая техника, и врагов она, безусловно, должна интересовать…»
– Говорите, он что-то записывал? Сержант, обыщите задержанного!
Сержант осторожно вытащил из карманов раненого все, что там было: свидетельство на имя Ганса Рихтера, выданное полицией города Эберсвальда, немного денег, дешевенький кожаный портсигар с двумя сигаретами и одним «бычком», газету и носовой платок. Ни блокнота, ни записной книжки, ни карандаша, ни ручки, которой он мог что-то записывать, не было. Лейтенант смотрел на это нехитрое имущество, и лицо его все больше хмурилось.
