Когда люди смотрят на что-то интересное, они обязательно распахивают рты. Не глаза, а именно рты, я давно приметила. С выражением глаз не так понятно: кто-то щурится, кто-то таращится, кто-то смотрит украдкой… Я по глазам не ориентируюсь, кто бы что не говорил, мне по ним непонятно. А вот по рту все ясно! Если зрелище действительно интересное, рты приоткрывают все. Особенно это заметно по детям, которые еще не наловчились держать лицо.
Рот десятилетнего чумазого мальчишки был восхищенно приоткрыт аж на два пальца. Я машинально посмотрела в сторону, вызвавшую такую реакцию.
На городской площади захудалого городка по названию Аспин имелось два важных места: лобное — для официальных объявлений и черное место, на котором проходили наказания или казни. Восхищенный рот мальчишки внимал черному. Там, на выкрашенном в зловещий черный цвет деревянном эшафоте, уже стоял городской палач. Подбоченившись, он небрежно ковырял между зубами тонкой щепкой.
Оглядев тяжелый топор с такой длинной рукоятью, что доставал мужчине до плеча, а затем расколотый пополам обрубок дерева, служащий плахой, я поморщилась, а затем сразу поежилась.
Все признаки сулили казнь. До смерти или нет, непонятно.
Приятных впечатлений для меня зрелище не предвещало — я всегда ощущала чужую боль почти физически. В жизни я видела несколько казней и мне не понравилось. Раз брат подговорил меня пойти во двор, когда гусям рубили головы. Во второй раз, я видела, как дворовые топили крыс. Мне хватило. От воспоминаний до сих пор неприятно ломит шею и перехватывает дыхание. Смотреть на убийство такого же как я, каким бы мерзавцем он не был, я не желала категорически.
Мое мнение большинство не разделяло — на площадь активно стекался народ, ручейками вливаясь из устьев маленьких улочек в широкое брусчатое море площади. Горожане жаждали зрелищ, и по виду ни шей, ни зубов у них не ломило.
«Уходим, Марта», — пробормотала я самой себе и решительно развернулась, вливаясь в людской поток против течения. На площадь я забрела случайно: искала хорошую лавку с пирожками. Я и остановилась в Аспине всего-то на ночь. Еще не хватало казнь помнить… Работая локтями, то и дело слышала недовольное бурчание.
— Куда, девица?! — на секунду возмутилась пожилая торговка, и тут же забыла обо мне, подзывая кого-то. — Жмунь! Жму-у-нь! Сюды! Везут! Везут!
Беззубый рот радостно шепелявил, приоткрываясь от восторга. Невольно проследив за бурым пальцем торговки, я заметила движение и рванулась дальше, но пройти уже не удалось. Мигом собравшаяся толпа крепко сомкнулась и зашевелилась. К черному месту проследовали блестящие металлические верхушки двух солдатских шлемов устаревшего фасона. В воздухе над ними виднелись длинные палки пик, которыми подгоняли преступника. Ростом я не велика, поэтому от осужденного видела только макушку рыжих кудрявых волос.
«Рыжий!»
Я невольно остановилась. Рыжий — это свет, это яркость, это… как я!
— Кто ж он, какого роду? — спросил у стоящей рядом торговки горбатый мужчина в сплющенной как блин бурой шапке. Я с интересом прислушалась, машинально приглаживая черную косу своего парика.
— Пришлый… Змей, говорят, — охотно откликнулась она, колыхнув массивными грудями.
«Змей…»
Теперь только одна часть меня хотела уйти, но другая — уходить категорически не собиралась. К роду Змеев я равнодушной не была, не могла быть.
— А… Змеи хитрое отродье, — сообщил прописную истину ее сосед, почесал затылок и скривился еще больше. — Сделал-то что?
— Хвост его знает! — легко откликнулась торговка.
— Небось зарезал кого. Такие ножами любят вертеть, — вполголоса сообщил другой мужчина. — Мог и семью вырезать.
— Батюшки! — содрогнулась и запричитала неподалеку молодая женщина, прикладывая ладони к румяным щекам.
Мужчина в сплющенной шапке сплюнул.
— Такое дерьмо и не жалко. Пусть рубят на куски.
— Да не! — вступил в беседу стоящий неподалеку кожевник. Неулыбчивый и загорелый, он нетерпеливо вертел в пальцах маленькую лопатку для обработки кожи. — Грабитель он. Вор. По роже видно!
— Тогда все равно казнят. Хорошо, хоть быстро поймали.
— Да ему голову не рубить, а пилить надо! — выразила мнение спина еще одного горожанина.
Представляя, как пилят шею и морщась в процессе, я проследила за огненно-рыжей макушкой. Ее обладатель как раз поднялся по ступенькам. Спина у него оказалась прямой и сухощавой, шаг уверенным. Преступник явно ни в чем не раскаивался. Издалека я увидела его лицо и вздохнула. Молодой совсем.
— Надеюсь, он хотя бы детей оставил, — выразила я вслух мнение. — Жалко, если пропадет…
Ответили мне сразу несколько.
— У таких по трое в каждом городе должно быть! Они семьи не создают, только плодят.
— Не надо такого добра! Детки такими же будут!
— Дети не отвечают за родителей! — я обиделась за детей, были они или нет. Но я уже была уверена, что они ни в чем не виноваты!
Невольная жалость к преступнику набирала обороты. Я окончательно остановилась. Взвесив все, решила остаться ненадолго, чтобы точно убедиться, что рыжий Змей не заслуживает моего сочувствия. Я себя знала — если не удостоверюсь, спать не смогу, только о том и буду думать.
