Давненько дело было. Сказывали люди старые, что в лесах наших глухих ведунья жила – лесничихой все звали, за помощью к ней ходили. С травами да ягодами разговор вела, они ей душу раскрывали. Не одна жила, внученька была у неё – Марийка. Красавицей слыла, глаз не оторвать: белолицая, златокудрая, стройная, как лань, быстрая, как ветер. Летала по лесу, птице подобна. Смеялась когда – лес заливался трелями – завораживала. Люди завидовали ей, недолюбливали и прозвали колдуньей. Да… дикая немного была, понять не трудно – дитя леса.
Мать Марийки страдалицей была. Жила одинокой душой, всё грустила, сядет в уголочке и молчком. Болезнь клятая измучила. Головушка наливалась кровью как казанок раскалённый и боли невмоготу, до крика доходило. Бабушка дочку, чем только ни отпаивала, ничего не помогало. А тут...
– Соблазнил проезжий, окаянный. Она и понесла от него, – горевала ведунья.
Подоспело времечко, бабушка воды разогрела, у дочки роды приняла, а спасти от смерти лютой не успела, в лесу и схоронила.
Нельзя было ей рожать, не послушалась. Померла её кровиночка, в родах удар случился. Лесничиха почуяла:
– Конец родимой близок. Ой, горе-горькое.
Уж не чаяла бабушка внученьку спасти, а всё же принять успела. Господь подсобил – радость-то какая в сердце вошла. Слезами облилась: одну родную душу схоронила, другую – на свет божий привела. Вот с тех самых пор насторожилась ведунья. Страху набралась. Ох, боялась, чтоб Марийку не постигла судьбинушка матери, – тяжело вздохнула Матрёна Ивановна.
А внученька, как на ножки встала, со всеми лесными жителями подружилась. Животные норовили облизнуть нежные щёчки малышки, бабушка не противилась. Марийку в лесу все любили. Подросла – зверушки приходили к ней, она залечивала их раны. Деревья, издали завидев, кронами кивали, приветствуя. Лесные обитатели к домику чужаков не подпускали. Так и жили в мире да согласии. Подросла внучка, не пускала её бабушка к людям в город. Предупреждала Марийку да наказывала строго-настрого:
– Не ходи, милая, опасайся чужаков. Беда от них. Мать твоя не послушалась, вот болезнь её и сгубила. Сторонись глаз, в которых соблазн да обман. У тебя, похоже, материнская кровь, будь осторожна, чтоб раньше времени в могилку не сойти.
– Что вы, бабушка, всё пугаете. Не хожу я никуда, мне в лесу хорошо, привольно. Лес – мой дом. И с чего вы взяли, что я замуж собралась? Молодая ещё. С вами буду жить. Здесь я своя. Меня все любят. Там никого не знаю.
– Вот и правильно. Живи и радуйся, – задумалась Матрёна Ивановна.
– А тут у господ, что вблизи леса дом возвели, сын подрос, окреп, возмужал, красавец знатный. Да и время его пришло, томился в ожидании. Сколько ни сватали ему, ни на кого сердечко не отзывалось.
В один из летних дней, то было на заре, решил юноша прогуляться по лесу. Бродил, размышлял, мечтал... Как вдруг услышал чей-то голос. Песнь разлилась по лесу. Пошёл господский сын за голосом, и предстала пред очами его картина необыкновенная. Он обомлел, застыл на месте: обнажённая лесная дева во всей красе плескалась в ручейке, пела и смеялась, играясь. Его пристальный взгляд отвлёк деву от занятия. Она на мгновение замерла, подняла на гостя глаза и быстро спряталась за деревом.
