В свою новую жизнь Семён въехал на скорой. Подкатил к старой пятиэтажке на жёлто-красной "Газели" с отзеркаленной надписью "Ambulance" на капоте. Синие всполохи заметались по кустам цветущей сирени, стене с облезлой штукатуркой, морщинистым лицам за пыльными окнами. Затормозив у подъезда, пожилой водитель с белой щёточкой усов повернулся к нему в салон и протянул ключи.
– Приехали, Сём. Теперь ты живёшь здесь, – сказал он.
Семён выглянул в окно. Он сразу попал с корабля на бал или с "Титаника" на каторгу. Опомниться, войти в курс, обжиться ему не дали: первый в новой жизни вызов поступил сразу. В состоянии едва не утонувшего дайвера, глотающего воздух, на истерике, под обрывочные объяснения водителя он всё-таки сделал, как надо. А потом пришёл откат и невыносимое нежелание повторять, и безысходное понимание, что повторит ещё не раз. Будет жить в этом старом доме неизвестно где, без родных и друзей, без любимой девушки, от вызова до вызова.
– Так тяжело будет всегда? – спросил он.
– Привыкнешь. Подъезд этот, этаж четвёртый, квартира тридцать один. Лифта, извини нет. Вещи уже там. Всё, отдыхай!
Семён подхватил пластиковый чемоданчик с красным крестом и открыл сдвижную дверь в тёмный летний двор. Пахнуло пыльной сиренью, чужой едой и чем-то неуловимым, чем всегда пахнет в южных городках. Он вылез, посмотрел на голые лодыжки, торчащие из-под слишком короткой для его роста формы. Водитель рассмеялся.
– Извини, брат, на такую каланчу готовой формы не было. Ничего, закажем новую. Не кисни, слышишь? Сём! Цени, что имеешь. Тебе, считай, повезло. Добро?
Семён неуверенно кивнул.
– Добро. Иван Ильич, вы б люстру выключили, всех бабок переполошите.
– Так нету уже никого.
С ехидной улыбкой водитель посмотрел на окна. Они опустели: скорая ни к кому, новостей не будет.
– До завтра?
– Как вызовут. Пейджер не снимай. Запищал – мчись вниз.
Семён с сомнением покрутил коробочку с крошечным экраном.
– Зачем он, когда у всех мобилы?
– Чтоб твои отмазки не слушать, поколение зэт! На связи!
Скорая скрылась за углом, и Семён вошёл в подъезд. На четвёртом этаже он открыл обитую дерматином дверь в своё новое жилище. В квартире напротив мигнул глазок, но никто не выглянул.
Квартира была пустой: раскладушка, четыре коробки его пожитков. На кухне – эмалированная раковина с чёрными проплешинами, шкафчики из расслоившегося ДСП, которые поленились выкинуть при переезде. Семён выкопал со дна одной из коробок чайник и достал из него завёрнутую в тряпку кружку с котом Леопольдом.
– Ребята, давайте жить дружно, – взывал нарисованный кот к мышиному здравомыслию.
– Хотел бы, да не выходит, – вздохнул Семён.
Только он вышел с парящей кружкой из кухни, затрещал дверной звонок. Семён удивился: он здесь никого не знал и никого не ждал. Пауза затянулась, и снаружи тактично покашляли.
– добрый вечер, – раздалось оттуда. – Я – ваш сосед напротив. Извините, что беспокою…
Семён открыл. На пороге стоял интеллигентного вида мужчина в очках и вязанной кофте. Он смущённо пригладил седые волосы, стриженные бобриком.
– Вы позволите войти?
Семён отступил на шаг, впуская гостя. Сосед бросил опасливый взгляд на дверь своей квартиры и перешагнул порог.
– Благодарю вас… Э-э…
– Семён.
– А по батюшке?
– Просто Семён.
– А я Борис Борисович, очень приятно.
Семён протянул руку ко входу в единственную комнату.
– Проходите, присаживайтесь. Чай будете?
– Я бы не хотел вас утруждать.
Семён протянул ему свою кружку:
– Пейте, я только заварил.
Он усадил гостя на раскладушку, сам сел на полу напротив. Борис Борисович сделал глоток.
– Горячий. А как же вы?
– А я потом. Кружка у меня одна.
Повисло неловкое молчание. Семён улыбнулся, улыбка получилась вымученной.
– Ну что? За знакомство?
Он протянул кулак. Борис Борисович неуверенно посмотрел на него, потом сообразил, торопливо коснулся кружкой руки Семёна. Пока отхлёбывал, расплескал часть, покраснел до кончиков ушей.
– Простите, – смущённо сказал он, – Я сейчас вытру. Где у вас тряпка?
– Там же, где и вторая кружка: её ещё нет. Не переживайте, всё равно полы ещё не мыл. Позже разжалую какую-нибудь старую футболку. У вас всё в порядке?
– Да, конечно. А почему вы спрашиваете?
– Показалось. Вы так посмотрели на дверь своей квартиры, будто она вот-вот откроется и вас туда насильно затащат.
– Ну, в этом есть определённая доля правды… – Борис Борисович, казалось, только сейчас заметил, во что одет Семён. – А вы врач?
– Я – фельдшер. Работаю на скорой помощи, – соврал тот. Врать Семён не умел с детства и лицо сразу загорелось, но Борис Борисович ничего не заметил.
– Прекрасная профессия. Это очень хорошо, что вы медицинский работник. Вы, как любой медик, обладаете здоровым цинизмом, с этим намного проще жить. Завидую. Вы видите человеческую натуру и снаружи и изнутри, во всей её неприглядности. Вас не удивить, а, значит, не разочаровать. А я – преподаватель. По сути я вижу не людей, а личины, которые они себе выбрали.
Семёну нестерпимо захотелось выпить, но было нечего. А ещё в душе сидел страх, что запищит пейджер, и ему придётся пьяным ехать на вызов.
– Это так, не спорьте, – сосед заметно оживился. – Медик – самый лучший собеседник, с ним не нужно притворяться. Можно говорить о чём угодно. Ну чем вас удивишь? Ой! – он привстал с раскладушки. – Какой я дурак! Вы же, наверное, со смены, устали, а тут я со своими разговорами. Вы извините, я пойду.
