1. Пролог
— Юлиана, прекращай выделываться, — звучит властный, циничный, насмешливый голос, от которого у меня по телу начинают бегать мурашки. — Это тебе все равно не поможет. Раздевайся! Покажи уже товар лицом.
— Нет, пожалуйста, не надо. Не заставляйте меня это делать. — отчаянно помотала я головой. Стало очень страшно. До безумия, до темноты в глазах, до остановки сердца.
Сознание отчаянно сопротивлялось, не в силах принять ужасающую реальность. Из-за предательства подруги и, по совместительству, коллеги я стала продажной девкой. Она подставила меня, обманула. Использовала мои документы, чтобы подписать порочный контракт, а потом смылась.
А на моей шее теперь висит огромный долг, который нужно выплатить. Или отработать те услуги, которые упоминались в бумагах. Но платить мне нечем, а деньги, переведенные за контракт, ушли в совсем другой карман.
И доказать я теперь ничего не могу. Бумаги оформлены на мое имя. На них стоит моя подпись. И подделана она так хорошо, что даже я не могу найти отличия. Хотя точно знаю, что не могла подписать этот документ. А Машка отключила телефон. Наверное, уже и из города свалила вместе с деньгами. А расплачиваться теперь мне.
— Не надо, прошу вас. Я не брала ваших денег, я же говорила. Ищите настоящую виновницу и заставляйте ее отрабатывать.
Я хватаюсь за последнюю соломинку. Пытаюсь убедить мужчину в своей невиновности. Ведь можно же проверить счет, куда ушел перевод, провести графологическую экспертизу.
Можно, но никому это не нужно. Кроме меня. А Горецкому, судя по всему, все равно кого трахать. Перед ним стою я, а деньги уже ушли. Лишняя морока ему ни к чему. Ему нужно взять свое.
— Хватит дурить мне голову, — раздраженно шипит он. — Ты сама видела документы. Там твое имя. И подпись тоже твоя. Все совпадает с твоими паспортными данными. Счета я проверять не буду. Мало ли, кому ты их перевела для прикрытия. Чтобы и деньги урвать, и отвертеться от контракта. Не делай из меня дурака! Эти песни про подставу мне знакомы. На такую дешевую удочку я не клюну. Раздевайся!
— Нет! — выкрикиваю отчаянно, из последних сил. Пячусь назад до тех пор, пока не натыкаюсь на стену, которая становится единственной моей опорой.
Горецкий молчит долго. Сверлит меня своими темными глазами. Потом тянется к бутылке, стоящей на столике. Плескает в пузатый бокал немного жидкости. Смакует ее, отпивая глотками. И снова смотрит на меня.
— Значит, так. Юля. Если ты не дура, то поймешь с первого раза.
Я киваю, трясясь от страха. В голосе мужчины звенит сталь, отчего моя кровь буквально стынет в жилах.
— Я устал от твоих игр. Так что завязывай. Не хочешь отрабатывать — возвращай бабло и вали на все четыре стороны. Свободна как ветер. Принуждать не буду.
— Но у меня нет этих денег. Я их не брала. В сотый раз повторяю.
— Оставь эти сказки для своей бабушки. — оскалился он, недобро усмехнувшись. —Раз не хочешь возвращать, то у тебя два выхода. Первый — ты отрабатываешь свой контракт. Все до последнего дня. А второй… Я продаю тебя Романову, и крутись как хочешь. Там тебя тем более слушать не будут.
— Кто такой Романов? — выдавила заплетающимся языком. Потому что чувствовала, что альтернатива будет еще хуже.
— Вадим Романов — владелец сети борделей. — усмехнулся Горецкий. — Элитных, конечно. Но легче тебе от этого не будет. Ты даже не представляешь, как много извращений скрывается в сознании мужчин с тугими кошельками. Ради воплощения их в жизнь они готовы платить сотни тысяч. Только вот девчонок после таких развлечений потом собирают по частям. Я знаю, о чем говорю, поверь. Так что лучше тебе не нарываться.
Мамочки! Я прикрыла глаза, чувствуя как ускользает сознание. Бордели, Господи, он меня угрожает отправить в бордель. Что может быть хуже?
— Так что выбирай, Юлиана. Или ты спишь со мной, или пропускаешь через себя толпу мужиков. И очень повезет, если они будут без изуверских наклонностей. Так что хорошо подумай.. Только недолго. Я не собираюсь ждать вечность.
Целых пять минут я стою в нерешительности, кусая губы от отчаяния. А потом отлипаю от стены и подхожу к креслу, в котором развалился мужчина. Думаю, в моей ситуации выбор очевиден. Вернее, это выбор из выбора.
— Что ж, умная девочка, — оценил он мое решение. — А теперь раздевайся. Только медленно.
Чуть помедлив, я все же начинаю осторожно, пуговка за пуговкой, расстегивать блузку. Стараюсь оттянуть неизбежное. На Горецкого не смотрю, щеки и так уже пылают от стыда. Хочется немедленно раствориться в воздухе, исчезнуть отсюда, оказаться в безопасном месте.
Только это все бесполезные фантазии. Никуда мне не сбежать из этого дома. А если попробую, то окажусь в еще более страшном месте.
Поэтому я лишь вздыхаю, повожу плечами — и блузка падает на пол, оставляя меня в одном черном бюстгальтере-маркизе. Следом за блузкой следует и юбка.
Последним оплотом приличия на моем теле остается белье, которое толком ничего не скрывает и, вероятнее всего, расползется по швам от одного рывка.
Стоять перед незнакомым мужчиной в полуголом виде неимоверно стыдно, но выбора мне не оставили. Инстинктивно хочется прикрыться, но я понимаю, что делать этого не стоит. Мужчину это только разозлит. Приходится смириться и стиснуть ладони в кулаки, чтобы не сорваться.
