Когда на деревню Опушка опускается тень смертельной хвори, у юной травницы Эмилии остается лишь один путь – в Зачарованный Лес. Древний, полный магии и опасностей, он ревниво хранит свои тайны и единственное лекарство, способное спасти ее близких – легендарный Лунноцвет Глубинный. Но вместо цветка в самом сердце Леса она находит Его.
Зверь. Чудовище из страшных сказок, чье рычание замораживает кровь. Хозяин Леса, окутанный тьмой и вековым проклятием. Однако в его горящих золотых глазах Эмилия видит не только дикую ярость, но и острый ум, а в его голосе, похожем на скрежет камней, угадываются отголоски человеческой речи.
Жестокая сделка связывает их судьбы: Эмилия должна провести три лунных месяца в логове чудовища, став его пленницей и собеседницей, в обмен на спасительный цветок и хрупкую надежду на выживание. Вынужденное соседство, начавшееся со страха и недоверия, постепенно перерастает в нечто большее. Эмилия начинает видеть сквозь звериную оболочку проблески благородного сердца и измученной души проклятого принца Теодора.
Но чтобы разрушить древнее проклятие, нужна истинная любовь – чувство, которое кажется невозможным между человеком и монстром. Сможет ли Эмилия разглядеть свет во тьме его души? Хватит ли у Теодора сил побороть зверя внутри себя и поверить в исцеление? Им предстоит столкнуться не только с опасностями Зачарованного Леса, но и с тенями прошлого, которые могут уничтожить их хрупкую связь и обречь обоих на вечную тьму.
Это история о том, что истинная красота скрыта внутри, о силе сострадания и о любви, способной расцвести даже в самом темном лесу. Готовы ли вы заглянуть в сердце Зверя?
Генадий Алексеевич Ени
2025
Глава 1: Тень Мора над Опушкой
Мор пришел не с громом и молнией, но с шепотом гнилого ветра с дальних болот. Он не стучал в двери – просачивался сквозь щели в стенах, сквозь поры кожи, вдыхался вместе с воздухом, ставшим вдруг тяжелым и затхлым. В Опушке поселился страх, ощутимый почти физически – он пах пылью заброшенных комнат, где еще вчера смеялись дети, кисловатым потом лихорадки и безнадежностью, как запах стоячей воды. Деревня, прежде жившая размеренным ритмом смены сезонов, теперь замерла в ожидании, прислушиваясь к каждому кашлю за стеной, к скрипу половиц под ногами несущих очередного больного.
Эмилия чувствовала этот страх нутром, он скребся под кожей холодной лапкой всякий раз, когда она возвращалась домой, оставляя за спиной еще одно угасшее дыхание, еще один вопрошающий, подернутый мутью взгляд. Ее руки, вечно пахнущие терпкой зеленью, ромашкой и мятой, теперь пропитались и другим ароматом – горьким, лекарственным, но бессильным. Она растирала травы в ступке, унаследованной от бабушки – гладкой, темной, хранящей тепло сотен прикосновений, – но магия земли и солнца отступала перед этой новой тенью. Старый Еремей, чьи пальцы знали язык каждого листа, теперь сам был во власти Мора, его бормотание смешивалось с шелестом сухих трав, развешанных под потолком его избы, словно печальный аккомпанемент угасанию.
«Лес не любит слабых, Эми», – вспоминался ей голос бабушки, сухой и резкий, как треск сучьев. – «И хворь людскую он чувствует. Иногда жалеет. Иногда – отворачивается».
Сейчас Лес, казалось, отвернулся. Его темная стена, начинавшаяся сразу за ее огородом, выглядела неприступнее и равнодушнее, чем когда-либо. Он стоял там, древний, могучий, дышащий своей собственной, непонятной жизнью, полной скрытых сил и опасностей. А Опушка тихо умирала у его подножия.
Страх Эмилии был многолик. Это был не только страх за мать, чей каждый вздох давался с трудом, за соседских детей, чьи игры стихли. Это был и глубинный, первобытный ужас перед неизвестностью этой хвори, перед собственным бессилием. И еще – тянущий холодок при мысли о Зачарованном Лесе. О бабушкиных сказках, которые оказались не сказками. О Звере, чье существование ощущалось как давящая тяжесть на границе мира.
Но отчаяние – странный алхимик. Оно переплавляло страх в решимость, холодную и острую, как лезвие ее ножа для трав. Рука сама потянулась к тяжелому фолианту, лежащему на полке под вышитым рушником. Кожа переплета была потрескавшейся, теплой на ощупь, пахла пылью, воском и чем-то еще – слабым, почти неощутимым ароматом озона, как воздух после далекой грозы. Бабушкина магия.
Пальцы, чуть дрожащие, листали хрупкие страницы, пока не нашли его. Изображение цветка, выполненное с невероятной точностью. Лепестки – словно застывшее пламя заката, переливающееся от нежно-алого до глубокого пурпура. Сердцевина – капля лунного света, живая, мерцающая даже на пожелтевшем пергаменте. «Лунноцвет Глубинный. Flos Lunaris Profundus». Под витиеватыми буквами – строки на древнем наречии, которые Эмилия разбирала с трудом, но суть уловила. «В Сердце Леса, где свет звезд целует корни земли… Врачует плоть от тени, рожденной водой и скорбью…»
Сердце Леса. Слова упали в душу холодными камнями. Туда, где деревья смыкают кроны так плотно, что день неотличим от ночи. Туда, где, по слухам, время течет иначе, а тропы меняют направление по воле древних сил. Туда, где обитает Он. Зверь.
