Пролог
Голицын. Окончание затишья
Я как в воду глядел – интуиция не подвела и затишье, образовавшееся после взятия Москвы, действительно вскоре закончилось. Впрочем, для меня самого оно и без того было, мягко говоря, относительным.
Помимо затеянной ликвидации Хитровки меня всё время отвлекали по разнообразным вопросам, то есть кроме своих дел хватало и «чужих». В кавычках, разумеется, поскольку ну какие они чужие?
К примеру, не раз приходилось помогать тому же Герарди, который чуть ли не через день захаживал ко мне «посоветоваться». Это он так деликатно выражался, хотя на самом деле требовалось найти выход из очередного щекотливого положения.
Например, как быть с оружием? Его в Москве расплодилось видимо невидимо. С одной стороны желательно провести его изъятие, причём подчистую, с другой – отродясь такого не делали в Российской империи. Во всяком случае касаемо револьверов и пистолетов. Чай, в свободной продаже находились. Да и с остальным… Устраивать повальные обыски в поисках мосинок, гранат и прочего нереально. А сами если сдадут, то одну винтовку из десяти. От силы.
Пришлось изобретать новые правила. В ходе совместного обсуждения пришли к выводу, что для активизации процесса нужен стимул. В смысле не только кнут, но и пряник. То бишь издать указ, что за всё сдаваемое оружие, кроме револьверов и пистолетов, обязательной сдаче не подлежавших, власти обязуются выплатить законопослушному населению денежку. Причем в золотом эквиваленте. К примеру, за каждую мосинку полуимпериал. Разумеется, стоила она на самом деле гораздо дороже, семнадцать довоенных полновесных рублей, но ведь и золотая пятёрка на дороге не валяется.
А дабы поторопить народ, пометить в том же указе, что оплата будет производиться только в ближайший месяц. Те же, кто не захочет сдать, при обнаружении такового после истечении срока, тоже получат, но штраф, а то и тюремный срок.
– Хватит ли денег, чтобы каждое ружьишко золотом оплачивать? – кисло осведомился Герарди.
– А мы эти денежки за счёт оставляемых у людей пистолетов и револьверов компенсируем, – нашёл я приемлемый выход и, недолго думая, предложил ввести для них не просто платную регистрацию, но двух видов.
Одну, разрешающую только хранение пистолета дома, чтобы хозяину было чем достойно встретить грабителей. Другую же, дающую право на ношение, сделать вдвое дороже. Причем заодно наложив на владельца дополнительные обязательства.
Дескать, защищать себя или нет от уличных налётчиков – его право, но прийти на помощь гражданам, подвергшимся такому нападению – его обязанность. А ещё он должен оказывать всяческое содействие правоохранительным органам, если они от него таковую потребуют. С нарушителя оных требований на первый раз немаленький штраф, на второй – такой же, но в трехкратном размере, на третий – в десятикратном и изъятие оружия.
Герарди осталось только головой удивлённо покрутить. Дескать, ловко закручено. И Москва вычищена окажется, и почти без убытка для казны. А вдобавок ещё и граждан в обязательные помощники полиции получится привлечь.
Но едва удавалось до конца разобраться с одним вопросом, возникал новый и на следующий день Борис Андреевич вновь представал пред моими ясными очами.
Не отставал от него Солоневич, который отчего-то в первые дни после взятия Москвы несколько загрустил. Причина выяснилась быстро. Оказалось, Иван Лукьянович решил, будто созданный в Оренбурге Агитационный комитет, главой которого он являлся, был создан исключительно на время военных действий, а потому доживает последние деньки.
Своими мыслями он поделился со мной. Услышав такое, я, не выдержав, расхохотался. Смеялся недолго, но от души, до слёз, настолько нелепым мне показалось его предположение.
Успокоившись, сказал:
– Нет уж, милок. И не мечтай. Комитет мы и впрямь наверное расформируем, но только для того, чтобы на его базе создать аналогичное министерство. Или постой. Тогда ты станешь подчиняться премьер-министру. Не пойдёт, – я потёр переносицу и выдал. – Пусть сохраняется прежнее наименование, дабы он по-прежнему оставался в ведении Регентского совета. А в нем – ну ты понял. Так что улизнуть не думай – буду тебя тиранить как и прежде.
Лицо Солоневича просветлело, но лишь на миг. Нахмурившись, он озадаченно протянул:
– Что и далее под вами ходить – так оно только в радость. Не заскучаешь. Одно невдомёк, Виталий Михайлович. Заниматься-то чем станем? Окончательная победа – вот-вот. Народ и так за государя. К чему людей сызнова той же кашей кормить?
– А ты слыхал поговорку: «брюхо старого добра не помнит»?
– Само собой.
– Она и агитации с пропагандой касается. Память у людей тоже время от времени освежать надо. Но ты не переживай – теперь тебе, как главному шеф-повару, помимо каши столько всяческих новых блюд готовить придётся – о-го-го. Так что первым делом ищи себе хороших поварят, чтоб могли и первое приготовить, и второе, и десерт.
– Без них управлюсь, – отмахнулся Иван.
– Пупок развяжется, – хмыкнул я. – А ты мне, брат Лукьяныч, нужен здоровёхонький и… с завязанным пупком. Да ты сам посуди…
