В маленьком квадрате окна чиркнула ласточка, расписывая небо дивными кружевами полета. Одна, вторая, третья, они резвились, перемещаясь по шести квадратам стекол, разделенных деревянными шпросами. Всё как любила Полина, высокие потолки, высокие окна из множества отделений, в которых сейчас то появлялись, то пропадали, клубясь дымком стаи ласточек. Глубокий вздох пронесся по полупустой комнате, пыль слегка содрогнулась от незванного гостя в лице худой, как щепа девушки, с блеклыми серыми глазами и такими же блеклыми серыми волосами.
– Поля, Поля! – звал из другой комнаты женский голос. Он был надрывный и требовательный. Строгая мать изучала новые владения, расхаживая и подмечая недочеты этой, как она говорила, развалюхи – Поля, здесь нельзя жить – причитала она, когда Полина вошла своим быстрым шагом в соседнюю комнату, предполагаемую спальню. Сейчас она была пуста и сиротлива, как и все другие помещения – это дыра! – голубые на выкате глаза матери гневно посмотри на дочь. Полину всякий раз аж передергивало, стоило матери состроить это каменное выражение на своей постаревшей физиономии.
– Мама, центр Питера, какая ж это дыра? – слабо возмутилась Полина. Матери в любом случае крыть было нечем, ипотека была взята, все страховые взносы внесены, а озадаченные родители впервые не смогли заставить любимую и единственную Полечку делать, как говорила мать «по-ихнему». Центр, не центр, Галину волновало только состояние квартиры, а здесь она обнаружила полнейший крах. Плевать она хотела на остатки лепнины на кухне, на допотопный паркет, по которому возможно хаживали известные лица в свое время. Она точно калькулятор ходила из угла в угол и прикидывала, в какую стоимость влетит обставить эту халупу. Радость и вдохновение на сером лице дочери её не трогали совсем, Галина была дамой расчетливой и всегда считала, что успех семьи и их положение в обществе зиждется только на её умении грамотно вести бюджет.
– Вся в отца пошла – фыркнула Галина, жамкая кривыми губами. Кривыми они стали пятью годами ранее из-за неудачной пластики. Тогда в свои сорок лет Галина усиленно пыталась вернуть себе остатки былой красоты. Муж её любил и такой, он всех вокруг любил и щедро сыпал деньгами. В этом они странным образом и сошлись в свое время, щедрый Петр Иванович и четкая до зазубрины Галина Сергеевна. В ином мире их брак считался бы браком по расчету, но один из двоих всё-таки любил и это была не Галина – что он всякую дребедень покупает, что ты – это относилось к его последней покупке антикварного проигрывателя. Проигрыватель, кстати, не проигрывал, а только пылился в серванте, в самом темном уголке, потому что Галина не могла взять в ум, как в её светлой, выбеленной квартире будет стоять эта гниль. Более того она была убеждена, что там непременно живут тараканы. Но само обладание радовало Петра Ивановича и точно также, с легкой и щедрой руки отца, была куплена квартира в центре Санкт-Петербурга, с видом на широкую шумную улицу, где денно и нощно сновали автомобили.
Полина виновато стояла, поглядывая на стертые носы своих туфель, купленных на барахолке. Мать их ещё не приметила, как тут приметить какую-то мелочь, когда вокруг целый развалившийся дом. Тут и там отпадает штукатурка, нет даже намека на обои, а туалет вообще оклеен газетами. Нет-нет, всё это надо будет приводить в порядок, белые занавески, обои в цветочек и люстры в скандинавском стиле. В воображении Галины каждый угол обретал новый образ, но на одном месте глаз стало резать от невозможности смотреть без брезгливого отвращение.
– А это что такое? – возмущенно спросила она, потом прошла в гостиную и задрала голову к потолку – что это за… мама дорогая, какое космическое уродство! – широкие ладони хлопнули по бокам. Полина стояла в дверях и смотрела на потолок. Он был необычным, а остальное не важно – натяжной?
– Ну да – спокойно отвечала Полина и цокая низким каблучком прошла к матери.
– Снять, сжечь, ободрать тут всё к чертям! – распалялась Галина, угрожая потолку кулаком. Полина чуть было не рассмеялась, с годами проще становилось мириться с этими замашками матери и всё благодаря отцу. Он поучал Полину как переживать эти неизменные взрывы буйной души Галины. Нужно было только ждать, а потом ключ в замок и никого на порог – первый раз вижу такое! Кто вообще до такого додумался? Его из кусков простыни сшили как будто – Полина прищурилась, без очков видела не очень даже на таком расстоянии.
Потолок был выкрашен в затертую позолоту и действительно был будто сшит из не менее чем тридцати кусков ткани разного размера. Большое золотое под старину полотно растягивалось по всему потолку, а по центру висела люстра с лампадками в виде свечек.
«Какой вкус» подумала Полина, с нетерпением ожидая момента, когда впихнет в люстру все лампочки и комната, а особенно этот необычный потолок, засияют новой жизнью.
– Потолок надо содрать в первейшую очередь. Там точно тараканы обосновались, а может даже и крысы – Галина быстро отирала морщинистые ладошки влажной салфеткой, потом искоса глянула на дочь. Всегда её поражало насколько это не её дочь, будто подменили. Но всё в Полине было от отца, вкус к жизни, умение видеть истинную красоту и плыть своей дорогой вопреки желаниям матери. Да и внешностью она пошла в отца, точно слепок сделали. Эти мутные глаза. Тогда как у Галины были ясные синие, отец и дочь были обладателями серых, блеклых глазенок. Жидкие волосы также передались от отца, потому что мать никогда не беспокоилась на тему аллопеции, густые темно серые волосы были точно на зависть Полине с её-то крысиным хвостиком. Галина и в половину не понимала, насколько она стала причиной заниженной самооценки дочери, что по сей день та не замечает в себе этой поэтичной красоты. Практичность, вот что противопоставлялось расточительности остальных – это был святой принцип Галины.
