Было то раннее сентябрьское утро, когда надев теплую ветровку, знаете, что часам к двенадцати погода разойдется и станет гораздо теплее настолько, что можно будет идти в легкой футболке под солнцем, а прохладный ветерок всё же будет напоминать, что лето, к сожалению, уже позади.
Было тихо. Сегодня выходной. И улицы города полупустые и такие спокойные, умиротворенные, что невольно посещает мысль: «Как же всё-таки хорошо без них, без людей… Без этой суеты и шума».
Так вот… на одной из центральных московских улиц в этот ранний час было довольно тихо ровно до тех пор, пока из-за угла не вывернули две девушки. И шума больше всего исходило от одной, которая эмоционально что-то объясняла, жестикулируя и удивленно поднимая брови, тогда как ее подруга ограничивалась одной репликой в ответ на красноречивую тираду.
Шумная девушка была на полголовы ниже своей подруги. Всё в ней дышало природной чистотой и естественностью. Ее лицо с большими серыми глазами имело такую живую мимику, что с каждым новым движением губ, бровей она словно принимала разные образы. Алина хоть и была ровесницей подруге, но выглядела намного младше. Эта ее несерьезная одежда: кеды и платье в клетку, немного растрепанные вьющиеся волосы, резкие, почти молниеносные движения, – всё это выдавало в ней еще неповзрослевшего ребенка.
Ее подруга – Аня, была ей полным антиподом. Во всём у нее была грация: в повороте головы, в походке и жестах. Движения плавные, взгляд ласковый и кроткий, улыбка – очаровательная. Высокая, она и казалась еще взрослее, когда шла вот так стройными ножками, постукивая каблучками. Ее щёки заливались румянцем, когда она смущалась, и это ей очень шло. Тонкие пальчики с милым маникюром, легкий макияж на лице, волосы аккуратно расчесанные спускались прямыми темными прядями на белую выглаженную блузку. Везде у нее сквозили аккуратность и порядок. Уж это не Алина с ее вечным хаосом и шумом!
Новый свежий мазок на картине дружбы: две девчонки сидели, упираясь друг в друга коленками, и трещали без умолку обо всём.
– У тебя руки холодные. Они у тебя всегда холодные. Если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты человек-ледышка: бесчувственная, равнодушная. А ты всегда веселая, несколько возбужденная, активная и быстрая, – говорила Аня, сжимая в своих руках ладони Алины.
– Ого! Так много эпитетов, – улыбнулась в ответ Алина.
– Слышала, что у кого холодные руки – горячее сердце. Никогда не верила, а на тебя смотрю – и верю.
– А у тебя щёки всегда горят, – Алина засмеялась. – Помнишь, в школе Татьяна Александровна тебя заставляла смывать румяна?
– Ага, это был седьмой класс… Я ее насилу убедила, что всё естественно.
Девчонки засмеялись. Аня тихо и кротко, Алина звонко и непринужденно.
– Расхвалили друг друга! – воскликнула Алина и серьезно добавила: – Я так рада, что мы теперь снова вместе.
Они крепче сжали друг другу руки. Последовала пауза. Каждая словно что-то вспоминала и улыбалась воспоминаниям.
– И сейчас… – нарушила тишину Аня, – сидим, как раньше.
– Ага! Как в детстве! Друг в друга упираемся коленками и держимся за руки. Подумать только: не виделись два года!
– Два года! – вздохнула Аня.
Короткое молчание. Обеим стало вдруг как-то грустно. Они сидели друг напротив друга и смотрели куда-то в пустоту, задумавшись. Обе были такие похожие и такие разные одновременно. Одна – тиха и спокойна, как ночь, другая шумная и яркая, как знойный день. Одна была такая взрослая и скромная, в другой так и сквозили, смешавшись, детскость и дерзость.
– Почему ты не хочешь пожить у меня? – спросила Алина. – Только не говори, что не хочешь нас стеснять и всё в таком духе. Зачем тебе жить в общаге, если есть нормальный вариант – у меня.
– Нет, Алин.
– Что, нет? – Алина расширила и без того свои большие глазищи и, повысив тон, принялась горячо убеждать подругу.
– Ты только посмотри: там к тебе подселят какую-нибудь дуру, и терпи ее! А то ли дело со мной: будем по вечерам фильмы наши любимые смотреть, готовиться вместе. А там – что? Видела я это общежитие. Убожество какое-то… Туалет один чего стоит! Общий! И на девушек и на парней. Ну не кошмар ли? И тётка эта внизу, которая студенческие смотрит… ну, чтоб пустить?.. как ее?
– Вахтёрша…
– Да, вахтёрша… Вредная, просто жуть! Давай ко мне и без разговоров. Мама вообще за, она тебя очень любит. «Анечка-Анечка…», – Алина очень натурально изобразила голос своей мамы, чтобы подружка представила картину наглядно.
– Нет, Алин, я не могу, и не проси даже. Спасибо тебе большое, но нет. Я решила жить в общежитии. Твердо решила. Мои вещи уже все там, кстати, сегодня буду разбирать их. У тебя своя семья. Как бы вы хорошо ко мне ни относились, всё равно чужой человек в семье…
– Да какой ты чужой человек?! Ты мне сестра названая!
Аня улыбнулась и сказала:
– Да мы сестры с тобой, пусть не по крови, но по духу, как говорится. Но сама буду себя чувствовать обязанной, я не хочу. Хочу самостоятельности. Мне кажется, там весело. А то я привыкла быть под опекой домашнего уюта бабули с дедом. Хватит.
Еще до переезда Алины в Москву Аня читала тексты подруги, а она слушала ее музыку. Алина была одним из тех людей, которых природа обделила музыкальным слухом и голосом, но будто где-то на уровне подсознания она знала в музыке толк. В ее наушниках звучали композиции Паганини, Мэнселла и Тирсена. Конечно, под игривое настроение она слушала и популярную, но в целом оставалась верна классикам и талантливым инструменталистам.
