Наконец-то закончилась долгая зима 1942 года! Майское солнышко заглянуло в комнату московской коммуналки на Драгомиловке и осветило бледное лицо пятиклассника Юры, корпевшего над учебником геометрии.
«Вот и 1 Мая, – подумал Юра, щурясь, – грустные, конечно, сейчас праздники, но что делать – война». В феврале ему исполнилось двенадцать лет, но ничего вкусного на столе по поводу дня рождения не было. «Не беда, – сказала тётя Оля, сестра отца, – будет время – попируем ещё. Как до войны…»
Тётя, работавшая на фабрике по пошиву военной формы, получила по случаю Первомая дополнительный продуктовый набор, в котором были даже – невероятно! – соевые конфеты и бутылка лимонада. Пир горой! Действительно, как до войны. Хотя нет, лучше! Простенькая конфета после голодной и холодной зимы намного вкуснее довоенного торта. Это Юра знал точно.
Зима! Юра на всю жизнь запомнил, как она началась. Необычайно рано, уже в октябре, страшном октябре 1941 года, когда немцы взяли в котлы несколько наших армий под Вязьмой и Брянском, прорвали фронт и, казалось, неудержимо ринулись к Москве. Тогда Юрий узнал, какая это мощная сила – лавина немецких танков, сметающая всё на своём пути. Но их задержали наши артиллеристы, наши танки, наши солдаты… И не только остановили, но и развернули назад. Только что Левитан сказал, что наступление Красной армии на Харьков идёт успешно, врага гонят с советской земли.
Юра откинулся на стуле и посмотрел в голубое майское небо. «Это какую же силу имеют наши танки, что гонят фашистские, – рассуждал он, – невероятную! А под Брянском я думал, что справиться с ними невозможно. – Юрий закрыл лицо руками. – Брянск, разгром, бойцы, выходящие из окружения. Это точно было или сон?»
На летних каникулах Юрий отдыхал в деревеньке Каменке под Брянском – у бабушки Веры и дедушки Терентия. Глухомань, комары, кругом болота, но зато – воля вольная и щуки в озере, друзья-мальчишки и счастье горстями. Дед, работавший раньше лесником, часто брал с собой внука, когда ходил через болото в райцентр Неклюдово. Бабушка ахала, охала, но Юру было не удержать. Да и дед заступался: «Может, лесником вырастет. А если и нет, всё равно пригодится: парень смекалистый, не пропадёт». По дороге Терентий Ильич рассказывал Юре, по каким приметам можно определить, проходимое болото или нет; какие растения съедобные или ядовитые, а какие – целебные; где находятся полянки с россыпями клюквы; показывал узкие, протоптанные в подлеске, кабаньи тропы; учил различать следы зверей. И много чего нового узнал Юра от дедушки, пока в самый разгар лета не грянула война.
И жизнь как-то сразу скомкалась, обесцветилась, пропиталась, как земля водой после дождя, неопределённостью и тревогой. Каким-то шестым чувством Юрий понял, что прежней жизни уже больше не будет никогда.
На площади возле сельмага призванные в армию мужики и парни прощались с детьми, жёнами, родителями. Грузились на полуторки. Над деревней стоял не утихающий ни на минуту женский плач.
– Ты знаешь, почему война так называется? – спросил у Юры дедушка.
– Нет, – помотал тот головой.
– А потому что «вой – на». – Немного помолчал и добавил: – C тобой надо что-то решать. В Москву тебе надо, к матери. Тоже, наверное, с ума сходит. Не дай бог немец досюда дойдёт.
– Да ты что, дедушка, – встрепенулся Юра, – досюда?!
– Пойду поговорю с председателем, – сказал дед, – нечего тебе здесь делать. Иди вещи собирай.
Терентий Ильич ушёл. Грузовики поехали. Плач превратился в душераздирающий вой.
– Говорят, во все стороны всё забито, – озабоченно сказал дедушка за ужином. – Войска на запад, беженцы – на восток. В Москву ехать – за неделю не доберёшься. Дороги бомбят. Ты это, – дед потеребил седую бороду, – оставайся пока у нас. Может, обойдётся. Посмотрим. Всё-таки и наши не лыком шиты.
Вздохнув, Терентий Ильич продолжил:
– Немецкие самолёты, слышал, за каждой телегой гоняются, развлечения ради не то что людей – коров расстреливают. Сволочи!
– Батюшки! – охнула бабушка. – Нехристи!
– О том и разговор, – кивнул Терентий Ильич, – будь пока здесь.
Однако через месяц Юра заметил, что дед жалеет, что не отправил его в Москву. Дела на фронте шли всё хуже и хуже, а когда в начале сентября советские войска окончательно оставили Смоленск, Терентий Ильич совсем загрустил.
– Вот что, – хмуро сказал он за ужином, – давай в дорогу.
– Да как же! – вскинулась было бабушка, но дед остановил её взглядом из-под бровей.
– Плохи дела. Прёт немец. Но уходить не одному. Группу надо создавать, вещи собирать и идти. Пока на фронте затишье. Но, – дед покрутил головой, – оно всегда перед бурей.
И правда: стоял конец сентября. Юра временно учился в местной, в селе по соседству, школе. Но на уроках было трудно сосредоточиться, а на переменах только и разговоров, что о войне.
А утром 30 сентября всё содрогнулось от канонады.
«Так близко ещё не грохотало, – подумал Юрий, – неужели и впрямь немец рядом?»
С каждым днём гул фронта всё надвигался и надвигался.
– Последний раз сегодня в школу идёшь, – сказал утром дедушка, – попрощайся с учителями и ребятам, а завтра утром – в Москву. Нехорошие у меня предчувствия.
