Декабрь сорок пятого
Военный округ Кенигсберг
Он остался один из группы. К сожалению, на территории города работала слишком большая группировка. И если бы только одна.
Тихоня с усилием потер виски. Нужно оставить сообщение для Центра там, где его обязательно найдут. Но открыто писать нельзя. Декабрь выдался в этом году на удивление теплым. Даже почки на деревьях начали набухать, как будто уже пришла весна. Тихоня посмотрел на свои руки. Пальцы начали чернеть еще вчера. В груди постоянно что-то булькало. Кружилась голова, и все время хотелось есть. Агент понимал, что жить ему осталось совсем немного. Задание, на которое послали их группу, не выполнено. Весь день он потратил на то, чтобы отправить сообщения в Центр. В городе работают минимум две ячейки по разным направлениям. Но он был уверен, что больше.
Его пасли уже два часа. Тихоня улыбнулся. Ну, давайте, родимые, подходите ближе. Он уже устал.
Тихоня открыл дверь комнаты, квартиры, которая считалась у них запасным жильем. Эх, жалко, что мало успел. Это была очень уютная квартирка, мебель пришлось, правда, вынести, она мешала, когда работала группа, для удобства они чертили план на полу мелом, а потом смывали его. Дом стоял на отшибе, в нем имелись две комнаты, гардеробная. Черный ход вел к ручью, по которому незамеченным можно дойти до центра и из центра города назад.
Тихоня закончил свои записи, завернул их в промасленную бумагу, потом в брезент и сунул в банку. А банку убрал в холодильник – обычный, не сильно приметный шкаф под окном. Задвинул за батарею банок с немецким вареньем. Вернется и найдет, хорошо. Квартиру он внес в реестр служебного жилья. Если найдут его записи, передадут в комендатуру. Это будет хорошо.
Тихоня выскользнул из дома и пошел по дороге, нутром чувствуя, что за ним идут.
…Его тело так и не нашли. Тела почти всех тех, кто шел за ним, похоронили в общей могиле как неопознанные.
Семен открыл глаза и с усилием потер виски. Сон ушел, но липкое ощущение, что ему смотрят в спину, осталось. Это ощущение, как маячок опасности, много раз выручало его на фронте. Но война закончилась. Во всяком случае, для большинства. Семен привык думать, что и для него тоже. Хотя знал, что для таких, как он, наступает не менее тяжелое время. Не надо думать, что с подписанием мирных соглашений оканчивается война. Нет. Особенно на новых территориях. Семен Серабиненко, полковник СМЕРШа, после ранения и контузии был списан. Но ввиду своих заслуг работал не на завалах или вербовочных пунктах, а в самом центре столицы Кенигсбергского военного округа недалеко от полуразрушенного Замландского вокзала, на котором все еще сияли огромные буквы с немецкой надписью «Нордбанхоф». Что было странным, обычно именно на вывесках и срывалась злость рядового состава. В здании, где сейчас работал Семен, во время войны размещался штаб гестапо. А сейчас там собрали все архивы и временно разместили отделение комендатуры города.
Задача Семена сейчас была, казалось бы, простая и скучная – просматривать тонны бумаг. Еще при нацистах сюда свозили документы со всей Западной Европы. Литовские, польские, эстонские, попадались даже венгерские. Не только современные. Попадались даже старинные закладные свитки. Фашисты, как сороки, тащили все, что блестит. Семен знал одиннадцать языков. Мог даже блеснуть греческим, но, как сам любил шутить, произношение у него было так себе. На всех остальных языках читал, писал и говорил свободно. Почти ничего не забывал, был внимателен, усидчив. Мог часами разбирать рукописные закорючки, которые порывались выкинуть, а потом оказывалось, что именно в этой записке с «закорючками» содержались очень ценные для военной комендатуры данные о том, где именно были заминированы каналы реки Прегель.
Внешне ничего не говорило о том, что полковник был ранен, разве что чрезмерная худоба. Время от времени лицо Семена серело, и казалось, что он переставал дышать. В такие минуты ему чудилось, что он буквально уговаривал свое сердце снова начать биться, а грудную клетку – расширяться, проталкивая воздух внутрь. В эти секунды он снова чувствовал себя придавленным бронеплитой из капонира Пятого форта. И черт же понес его туда в день штурма Кенигсберга. По приказу в тот день он должен был быть в другом месте. Но нет. Решил проверить свою догадку по поводу численности гарнизона и засады, которую готовили для штурмовиков. Когда ты в СМЕРШе, то гораздо важнее не умение следовать прямым приказам, хотя нарушение их во время войны карается смертью, а умение находить решение и принимать на себя ответственность. И если ты делаешь ход и побеждаешь – ты снова в команде. Если нет – то ты сам по себе и нарушил приказ.
Именно так в них воспитывали умение думать и побеждать в любой обстановке, в команде или сам по себе.
Полковник Серабиненко поймал в день штурма шпиона, который надеялся укрыться среди военного гарнизона Пятого форта и, воспользовавшись хаосом после взятия форта, прикинуться обычным пленным рабочим из соседнего поселка. В одном из казематов форта действительно держали пленных. Особо полезных, тех, чьи навыки могли пригодиться во время осады форта. Но немцы просчитались. Осады не было. Был стремительный, смертоносный и практически невозможный ни с точки зрения тактики, ни с точки зрения теории штурм. Наверное, будь Семен кем-то другим, он много раз прокручивал бы в голове тот день, думал бы, можно ли было что-то изменить. И не оказаться на пути взрывной волны. Не получить удар в грудную клетку и контузию. В СМЕРШ нет места размышлениям постфактум. Ты сделал свое дело – теперь у тебя есть новое дело.