Яма

Давным-давно, задолго до железных дорог, ускоряющих время, и медицинских препаратов, замедляющих старение, люди знали, что торопиться некуда и что самый лучший сезон жизни – старость, а самое лучшее, что может сделать человек на склоне лет, это оборотиться назад, в прошлое, извлечь оттуда всё важное и интересное, что видел и в чем участвовал, разобраться в том, в чем из-за суеты и спешки разобраться не успел, найти ответы на неотвеченные вопросы, с благодарностью вспомнить тех, кого любил, и плюнуть на могилу тех, кого ненавидел, облечь в красивую и точную форму разрозненные мысли – одним словом, стать писателем. Счастлив тот, кто, подобно монаху Кэнко Хоси, в пору поздней осени имеет для этого досуг и душевную гармонию. Мне, как и автору «Записок от скуки», сейчас шестьдесят семь лет, и я могу начать теми же словами, что средневековый автор: «На исходе дней овладела мной странная прихоть, сидя над чернильницей, записывать всё, что приходит на ум». А на ум мне приходит только прошлое. Как сказано у другого монаха, Камо-но Тёмэя: «С тех пор, как я научился понимать смысл вещей, прошло уже сорок лет, и за это время я был очевидцем многого истинно примечательного».

Я мало думаю о своем будущем. У всех стариков оно недальнее и одинаковое. Главное Приключение уже близко, оно никуда не уйдет, можно спокойно насладиться зрелищем заката. Закат лучше восхода, ибо ты не отвлекаешься на заботы нового дня, волноваться тебе не из-за чего. Всё уже было.

В старину самурай, готовясь к гибели в бою или к харакири, сочинял короткое стихотворение из трех или пяти строк, но это потому что у благородного воина в такие минуты всегда мало времени. Я же никуда не тороплюсь, я могу написать целое моногатари, сказание, притом состоящее из множества свитков, как «Повесть о доме Тайра», которую у меня никогда не хватало терпения дочитать до конца – слишком уж там много явных небылиц.

Я буду писать только правду, не полагаясь на прихоти и самообманы памяти. Во времена странствий, когда мой господин находился в изгнании, а я его повсюду сопровождал, в течение нескольких лет я вел дневник. У меня еще тогда в первый раз возникло желание стать писателем – я позавидовал славе и гонорарам сенсея Ватсона, спутника и помощника другого великого сыщика. Однако в ту пору я был слишком незрел, слишком неуклюж. Моя первая попытка, рассказ об узнице замка Во-Гарни, смехотворно беспомощна. Хорошо, что я тогда не попытался опубликовать свой жалкий опус и надолго оставил помыслы о литературе. Писатель подобен плоду. Если он еще не дозрел, а уже кормит собою читателей, у них будет понос.

Запись ежедневных событий я, однако, исправно вел, и теперь эта хроника мне очень пригодится.

Но хватит предисловий. С волнением и замиранием сердца приступаю к рассказу об одном из самых таинственных и самых душераздирающих приключений моей долгой жизни, столь богатой и на тайны, и на душевные потрясения. Не все загадки той запутанной истории мною разгаданы, а сердечная травма была столь болезненна, что я боюсь, не закровоточит ли она от воспоминаний, однако книги для того и пишутся, чтобы разгадывать неразгаданное и бередить старые раны – вдруг они залечатся?

Началось это большое приключение, когда предшествующее, небольшое – вышеупомянутое расследование во французском замке – едва-едва закончилось. Прошло буквально несколько минут. Не буду отвлекаться на описание новогоднего состязания умов, в котором моему господину пришлось соперничать с самым знаменитым детективом Англии и самым известным преступником Франции. История эта занятна, но довольно запутанна и уведет меня в сторону.

Скажу лишь, что первый день 1900 года я встретил в северном французском городке, расположенном на берегу Ла-Манша, и что новое столетие началось с весьма нереспектабельной суеты.

Нас было четверо: мы с господином и мистер Холмс (да-да, тот самый) со своим помощником доктором Ватсоном. Двадцать минут назад мой карманный хронометр «хэмпден» тихим звоном проводил век Хиросигэ и Пушкина, но поразмышлять над торжественностью момента возможности у нас не было. Мы только что спасли владельца замка Во-Гарни от разорения, однако находились на территории поместья нелегально, и от ворот доносились полицейские свистки. Два великих сыщика и два их почтенных соратника никак не могли попасть в конфузную ситуацию. Нужно было, по русскому выражению, уносить ноги, и как можно быстрей.

Возникла короткая дискуссия, как это лучше сделать.

Я предложил выбраться наружу через стену парка, благо уже лазил через нее и обнаружил очень удобное место, где вплотную к каменной ограде росло дерево. Но доктор Ватсон с достоинством ответил, что он не кошка сигать через заборы, а мистер Холмс сказал: «Лучше спрячемся в кустах, а когда полицейские пробегут по аллее к дому, спокойно выйдем через ворота».

– Они слишком неловки и боятся порвать себе брюки, – заметил я господину на русском. – Нам-то с вами перемахнуть через стену пара пустяков.