– А я говорю, – разорялся плешивый старик с сивой всклокоченной бородой, – что обобрал Баев старуху Скудину до нитки и на тот свет её спровадил! Самолично!
– Врёшь ты всё! – зло орал на старика рябой кряжистый мужик в серой сатиновой рубахе. – Я у Павла Ивановича Баева десятником на фабрике не один год работаю, мне ли не знать как поднимался он!
– Чего ты знаешь?! – не сдавался старик. – Ты ещё пешком под стол ходил, а Баев у Скудиной приказчиком в лавке служил и сжил её со света белого! Я-то точно знаю! Счетоводом тогда при их фабрике состоял!
– Какой из тебя счетовод?! – ржал широколицый товарищ сердитого мужика, размахивая недоеденным солёным огурцом. – На себя посмотри! Варнак! Счетоводы все умные да в пенсне! Из тебя счетовод как из меня пряник медовый!
Шумно и весело в трактире у проезжей дороги. Народу здесь всегда полным-полно, хотя городок Шеренск – так себе, но по дороге, что через город тянулась, шёл народ на ярмарку в губернский град и на богомолье в известную на всю страну обитель. Потому – и торговые люди, и богомольцы часто заходили в заведение. Кто чаю испить, а кто – чего и покрепче. Хозяин всегда радовался гостям, всегда улыбался радушно, но сегодня лицо его было постным. Дочка у него сильно захворала, и ждал теперь трактирщик – какая участь предначертана ей. Не до улыбок ему было. А старик не сдавался и упрямо настаивал на своём.
– Погубил её Баев! – занюхал рукавом он чарку горькой. – Беленой опоил! Только зря он так! Ведьма она! Она из могилы по ночам встаёт! Вон, Никитка проснётся, так его спроси!
Старик ткнул пальцем в плечо своего товарища, который спал за столом, уронив косматую голову, местами припорошенную жёлтым песком, на грязные жилистые руки. Никитка пробормотал что-то, заворчал, будто потревоженный медведь в берлоге, но головы не поднял. Рассказчик махнул рукой и продолжил.
– Она Павлухе ещё покажет! Ведьма ж всё знает, только затаилась до времени! Придёт за ним! Отраву он ей в кисель налил! Белену чёрную настоял и…! Я сам видел!
– Чего ты видел?! – схватил говоруна за шиворот опрятно одетый парень, по всем приметам похожий на приказчика или учёного механика. – Будешь ещё Павла Ивановича хаять, так я тебя задавлю! Как муху задавлю!
– Не задавишь! – вырывался старичок. – Меня и не такие давили! Я вёрткий! А Скудина ведьма! Это ты любого здешнего спроси! Она ещё отомстит Павлушке Баеву за погибель свою! За белену! Видение мне было!
– Задавлю!!!
– Так его, Николай Степанов! – стали подзадоривать молодого собутыльника хмельные друзья. – Дай ему по сусалам!
– Не тронь старика, – вскочил из-за другого стола рыжеволосый мастеровой в светло-жёлтой атласной косоворотке, опрокинув на пол миску с куриным мясом. Назревала драка… Нешуточная…
– Хватит, Ермолай, – улыбнулся лавочник и умело утихомирил, едва не начавшуюся потасовку. – Что ж тебе не живётся спокойно? Неужели не настрадался? Иди на сеновал… Проспись… А ты, Николай, тоже не ерепенься, мало ли чего человек спьяну не скажет. Ты же грамотный…
Старик, прихрамывая и что-то бормоча себе под нос, ушел, народ стал успокаиваться, зазвенели стаканы, гармонист заиграл “Матаню”, а трактирщик вздохнул облегчённо и утёр рукавом взмокший лоб.
Страшную находку обнаружил дворник фабриканта Баева Устин. Он вышел утром подмести у крыльца, а она там и лежит. Устин проспал маленько после вчерашнего, а потому спешил поскорее прибраться, но от этакого видения остолбенел. Подошедшая вслед за дворником к крыльцу горничная барыни Малаша заверещала, словно котёнок, которому прищемили дверью хвост. Услышав Малашу, другая горничная, мывшая белые ботинки барыни, уронила обувь в рыжую воду и побежала к крыльцу. Сразу же выглянул из окна своего кабинета и Павел Иванович Баев. Он глянул сперва на дворника с горничными, потом на ступени крыльца, побагровел и заорал:
– Чего рот раззявил?! За урядником беги!
Дворник убежал. Одна горничная закрыла руками лицо и заплакала, другая, часто крестясь, попятилась в кусты сирени. Баев распорядился никого не выпускать из дома на улицу и опять уставился на крыльцо. Крыльцо у фабриканта высокое – на двадцать ступенек. На одной из этих ступенек лежала человеческая голова. Голова старухи. Лицо у неё серо-жёлтого цвета обильно усыпанное коричневыми пятнами, седые свалявшиеся волосы были всклокочены и здорово походили на волосы злой Горгоны. Глаза головы остекленело взирали вверх на дверь барского дома. Рот с одним гнилым передним зубом чуть приоткрыт. Около головы кружили мухи.
Прибежавший урядник поначалу малость растерялся, стал креститься у крыльца, потом опомнился и велел дворнику положить голову в мешок. Устин потоптался на месте, вздохнул тяжко и вступил на первую ступеньку, но Баев остановил его.
– Пусть сначала следователь посмотрит и найдёт эту тварь… Засужу гниду! Ничего не пожалею…
Судебный следователь Ерохин Сергей Семёнович приехал из города где-то через час. Пока он ехал в доме фабриканта случилась ещё беда. Молодая супруга Павла Ивановича Елизавета Петровна настояла, чтобы её выпустили на улицу погулять с собачкой. Её выпустили через чёрный ход, да не усмотрели – подошла барыня к парадному крыльцу, узрела страшную голову и упала в обморок. Конюх Степан помчал верхом за врачом. Доктор прискакал к дому на коне Степана и ловко спрыгнул с лошади на песчаную дорожку, прижимая одной рукой к груди саквояж. Никого эта ловкость не удивила, во-первых, не до этого было, а во-вторых, был местный эскулап красавцем писаным и большим любителем атлетических забав. Он даже кружок спортсменов в городе пытался организовать, только не созрел ещё здешний люд до этаких затей, засмеяли энтузиаста. Барыня уже была в чувствах, но бледная, милое личико всё в слезах и губы дрожали. Доктор сразу же принялся хлопотать возле несчастной. Посчитал пульс, заставил принять порошок бромистого калия и велел горничной обмахивать барыню полотенцем.
