Глава 1
Холодно. Чёрт, как холодно. Бр-р-р! Холод собачий – зима, не иначе… Вот-вот зубы начнут чечётку выстукивать. Чёрт… Может быть, мне всё это просто снится? И это только сон, в котором я мужественно взялся покорять бескрайние просторы Крайнего севера? Хорошо бы… Ногу надо ущипнуть. Нет, вроде, не сплю. Не надо себя обманывать, надо вставать. Только вылезать из-под ватного одеяла никак не хотелось. Кто бы только знал – как не хотелось. Однако никто об этом никогда не узнает, потому как, лежал я, стараясь придать своему довольно-таки нехилому телу позу зрелого эмбриона, на старой железной кровати в гордом одиночестве. Хотя, нет. Какое оно гордое – это моё одиночество? Оно, скорее смиренное. Смирился я со всеми превратностями судьбы и быта, а потому живу так: вздохнул, зевнул, уснул, проснулся, сходил на работу, опять вздохнул да уснул. И так каждый день, за редким исключением. Ничего нового – всё одно и то же. А вот сегодня – даже просыпаться не хотелось.
“ Помереть бы сейчас, – подумал я ещё с закрытыми глазами, – что это за жизнь… Нет хуже доли – чем один в поле. Мне бы жениться да кочевряжится девица. Есть у меня одна, но не время сейчас об этом думать, глаза надо открывать”.
В избе так зябко, что казалось: стоит высунуть из-под одеяла руку, то она сразу же покроется толстым слоем инея, а, может быть, даже и льда. Не исключено. Руку я, конечно же, высунуть не решился, а вот шумно дыхнуть в сторону холода попробовал. Теплый воздух моего дыхания мгновенно обратился в пар, значит, в избе действительно не просто прохладно, а по-настоящему холодно. Выходит, мне ничего не казалось и не снилось, а было всё это на самом деле. Как бы ни хотелось мне сбрасывать с себя заботливого ватного товарища, согретого моим же теплом, но придётся. И ничего тут не поделаешь. Кроме меня некому о тепле позаботиться. Никакие депутаты с коммунальщиками мне сегодня не помогут, не тот случай и не в том месте. Вот проснись я, к примеру, в городской квартире при этакой температуре, так там можно на весь белый свет собак спустить, и сразу полегче бы стало на душе. Азарт бы там появился, правдоискательский зуд обозначился, и жизнь сразу же в ином свете засверкала бы. В деревенской же избе пускать псов не на кого, разве только на себя. В городе, в подобной ситуации мне было бы, гораздо приятнее замерзать. Там есть с кого спросить. В городе любому можно показать раскудритвую аппликацию. А тут – ни единой возможности облегчить душу….
Ну, ничего, нам не привыкать. У нас здесь ведь всё просто: как только захочется найти крайнего, сразу смотри в зеркало, там он, подлец, и прячется. Как в избе холоду не быть, если в середине ноября три дня кряду печка не топилась? Давно пора на зимний режим отопления перестроиться, а я всё по-летнему живу. Лень-матушку всё слушаю: завтра начнёшь по-другому жить, завтра, подожди ещё чуток… Хватит!
Я стремительно выскочил из-под ватного укрытия, и в десять секунд натянул на дрожащее тело спортивный костюм. Легкая ткань, конечно, дрожи не уняла, но придала некоторые устремления к дальнейшим действиям. Во-первых, надо вскипятить чайник, а во-вторых, затопить печь, но оказалось – оба эти действия исполнить не так-то и просто. В чайнике не было воды, а в печи дров. Всё, чего у меня сейчас не было, вообще-то, имелось, но на улице, а там еще холоднее, чем в избе. Здесь уж ни к какой бабке не ходи. Закон природы. Не май месяц…
Я передернул плечами, стараясь унять разгулявшуюся по телу дрожь, и решительно взялся за стальную ручку входной двери. Прикосновение к холодному металлу мигом пригасило мою едва народившуюся решительность, словно низкие цены на нефть веру в светлое будущее. Сперва пригасило, а потом разбило в пух с прахом, опутав ещё и паутиной страха за здоровье организма. Мне болеть никак нельзя, у меня через два дня отпуск начинается. Я перестал сражаться с дрожью и, отчаянно стуча зубами, отпрянул, на всякий случай, прочь от дверного проема. Подальше. На улицу идти как-то сразу расхотелось. Дрожь, почуяв победу, затрясла меня ещё крепче. У, подлая… Надо что-то делать, и тут я вспомнил о пудовой гире, полгода пылившейся без дела под моей кроватью. Вот оно спасение: вдарю по дрожи подлой богатырской забавой!
Вытащив спортивный снаряд, стряхнув дрожащей рукой паутину, я двадцать раз кряду взметнул его к потолку. Дрожь унялась, и холод чуть отступил. Я закрепил успех ещё двадцатью подъемами, собрал потрепанные остатки воли в кулак и шагнул за порог.
Скоро в печи затеплился хилый огонек, в чайнике зашумела неохотно превращающаяся в кипяток вода. Огонь в печи скоро окреп, одарив моё лицо первой и пока ещё легкой волной тепла. Жизнь стала налаживаться. Я умылся ледяной водой и сразу же решил пойти еще дальше: достал сковороду, положил около неё четыре яйца, затем включил электроплитку. Каких-то десять минут, и аппетитный завтрак прогонит последние отголоски моего мрачного пробуждения. Настроение рвануло вверх, как реактивный ракетоносец на учениях, но враг не дремал. Щелкнул он в моих, так называемых электрических пробках, и мигом отрубил меня от единой электрической сети. Нагло так отрубил, без предупреждения, не за долги, а из-за доверчивости и забывчивости моей. Забыл я, что нельзя мой чайник в паре ни с одним электрическим прибором включать. Чревато это стало как раз с той недели. С той самой, когда зашел ко мне побывать одноклассник Валера Мутные Глаза.
