Солнце – расплавленное золото, небрежно пролитое на барханы Руб-эль-Хали – испаряло сам воздух, превращая горизонт в дрожащее, неверное марево. Джип Лии Артемьевой, древний и упрямый, как пустынный жук-скарабей, увяз в песках, казалось, навсегда. Его бока, когда-то блестящие, теперь напоминали выцветшую чешую, покрытую слоем мелкой, въедливой пыли – пыли веков, как горько шутила про себя Лия. Две недели она ползла по краю бездны, туда, где карты становились испуганно-белыми, а спутники видели лишь вечную рябь песчаного океана. Туда, где, если верить обрывкам мифов, стонущих на пергаменте, и полустертым строчкам на глиняных табличках, дремал Ирем зат аль-имад – Город Колонн, Город Золотых Песков. Город-Призрак. Ее наваждение.
«Одержимая», – шептали за спиной в университете. «В погоне за химерой», – снисходительно улыбался профессор Соколовский, ее ментор, чей скепсис ранил больнее любой критики. Он видел в ней блестящего ученого, растрачивающего талант на сказку. Но Лия… Лия видела другое. Она видела тончайшие нити, связывающие разрозненные упоминания на мертвых языках, видела логику в безумии легенд. Она верила не в сказку – в закономерность, в след, оставленный в истории чем-то настолько грандиозным, что его невозможно было стереть полностью. Эта вера, холодная и яростная, как стальной клинок, помноженная на почти детское упрямство и страх стать одной из тех, кто «мог бы, но не посмел», гнала ее вперед. Сквозь бури – песчаные и бюрократические. Сквозь ночи, полные сомнений, когда казалось, что она действительно гонится за миражом, рожденным ее собственным тщеславием.
Сейчас это тщеславие было иссушено почти так же, как ее запасы воды. Фляга издала жалкий булькающий звук – последние глотки. Бензиномер застыл у красной черты. Впереди – лишь бесконечность, волнистая, равнодушная, цвета старого золота под клонящимся к закату солнцем. Еще один день, – прошептали пересохшие губы. Этот обет она дала себе утром, глядя на свое отражение – осунувшееся лицо, лихорадочно блестящие глаза – в пыльном зеркале заднего вида. Если до заката следующего дня ничего – поворачиваю. Мысль о возвращении – с пустыми руками, с разбитой мечтой, под градом насмешек и жалости – была острее жажды. Она почти физически ощущала вкус этого пепла поражения на языке.
И тут небо на западе словно треснуло. Не закатные краски – плотная, иссиня-свинцовая стена, растущая с ужасающей скоростью, пожирающая свет. Хамсин. Дыхание пустыни, несущее смерть. Паника, холодная и липкая, сдавила горло. Укрытие! Мысль билась птицей в клетке черепа. Но вокруг – ни скалы, ни впадины. Лишь океан песка, готовый сомкнуться над ней.
Ветер ударил внезапно, словно кулаком невидимого гиганта. Джип качнуло. Песок – миллионы крошечных игл – впился в стекла, забился в щели, мгновенно украв видимость. Машину закрутило, швырнуло. Лия вцепилась в руль, инстинктивно пытаясь выровнять курс по приборам, которые плясали, как безумные. И вдруг – толчок. Ощущение провала. Не в мягкий, податливый песок – во что-то твердое, пустое под ним. Джип резко накренился, мотор взвыл в последний раз и захлебнулся. Удар о руль вышиб воздух из легких. Звон в ушах.
Тишина. Относительная. Яростный вой бури звучал теперь приглушенно. Лия выбралась из кабины, кашляя от пыли, проникающей, казалось, под кожу. Ее джип нелепо завалился набок, передние колеса провалились в темный проем, обнажившийся под вихрями песка. Луч фонарика вырвал из мрака гладкие, отполированные до блеска плиты. Ступени. Уводящие вниз, во тьму.
